ПУТЕШЕСТВИЕ В ЛУКОМОРЬЕ
Лет двадцать назад тема “таинственных явлений” была почти под запретом. А те, кто ею занимался, считались едва ли не диссидентами. Теперь — прорыв, и все мы можем целыми вечерами напролет смотреть длинные и скучные сериалы “Полтергейст”, “Х-файл” и т.д., где тема коммерчески запущена в мировые СМИ и доведена до полного абсурда. Глядя на этот калейдоскоп сюжетов и вариаций, трудно представить, что в основе их были незначительные по средствам и масштабам усилия одиночек и небольших групп энтузиастов, которые нередко на свои средства и на свой страх и риск прокладывали дорогу в Неведомое, раздвигая границы человеческого мировосприятия. Они и не предполагали, что скромный “фермент” подобных поисков вызовет в ближайшем будущем такое колоссальное брожение режиссерской фантазии. Сам я десять лет активно занимался проблемой “снежного человека”. Однако мне трудно сказать, с чего все началось. Где тот первый осознанный импульс, в котором воплотилось желание вырваться из привычного мирка хронологической повседневности? Может, с прочитанной в журнале “Техника — молодежи” статьи Володи Пушкарева о загадочных “чучунаа” (якутский вариант йети), вызвавшей микроозарение, что эти существа — наш отечественный “снежный человек”... Может, с осени 1975 года, когда я с группой геологов и рабочих наблюдал на приполярном Урале странного “свистуна”, чье появление на забытом Богом перевале оставило ощущение чего-то неуместного, иррационального... А может, и с первого таинственного силового воздействия, воспринятого мной уже на Памиро-Алае во время поисковых ночевок в горных ущельях исторического Кафирнигана... Позднее, читая описание тибетской посвятительной церемонии “Чод”, я увидел точную аналогию происходившего со мной в горах. Но ведь и наши православные жития содержат в себе немало описаний, которые довольно трудно толковать с позиции ортодоксальной демонологии. Так, например, на иконе “Богоматерь Боголюбская” изображены “бесы косматые” без рогов, хвостов и копыт, но очень высокого роста. Эта икона была написана на Севере, в Соловецком монастыре, в 1545 году, и “бесы” на ней — типичные йети! Сегодня, оглядываясь назад и изучая ткань чужих и своих усилий, я не могу не признать, что за ними скрыто нечто большее, чем праздное любопытство заскучавших обывателей. Масса свидетельств, фактов, очевидцев... Это как раз тот случай, когда количество все же начинает переходить в качество, хотя сама цель... ну никак не оправдывается материально. И слава Богу. Итак, сравнительно неудачный сезон 1990 года. Это в русском характере всегда стремиться куда-то за околицу. Кровь индоевропейских кочевников? Мы бредим Индией, Китаем и Южной Америкой, но необъятные просторы своей Родины пробуждают в нас гораздо меньший интерес, хотя для всего человечества — Россия, особенно Сибирь, пожалуй, наиболее таинственная страна. Урал — древние Рипейские горы, ворота в Гиперборею, древнейшие капища евразийского континента. Разве может не волновать нас тот факт, что в городе Обдорске (ныне Салехард), лежащем на Полярном круге, еще семь тысячелетий назад, во времена, когда и в помине не было пирамид Египта, уже кипела жизнь неведомых нам племен? Несколько южнее, на той же Оби, были культуры еще более древние — десять тысяч лет. И это то, что раскопано пока довольно робкими усилиями археологов в короткие полевые сезоны. По сути, они лишь “царапнули” исторические пласты. Меня не раз поражало особое чувство комфорта, которое поселялось в душе после теплоходной качки на неказистых, но таких уютных салехардских улочках. Тут явно магия места. Люди далекой усть-полуйской культуры ведали тайную силу земной энергии. Может, поэтому даже в наше серое и лживое время на улицах Салехарда девичьих улыбок гораздо больше, чем в иной курортной Мекке. Сюда, вплоть до начала XX века, в определенные языческие праздники устремлялись народы со всей Западной Сибири, даже из-за далекого Енисея. Главное капище Обдорска находилось на Ангальском мысу, при впадении реки Полуй в Обь. Незадолго до революции его превратили в кладбище, а потом и вовсе застроили домами. Но по свидетельствам очевидцев, в этих домах зачастую творится “неладное” — то стоны слышны по ночам, то постукивает кто-то... Кое-где до сих пор перед калиткой сельского дома, зажатого новостройкой, можно обнаружить массивную плиту с надписью, что “здесь покоится такой-то крестьянин...”, чаще всего зырянин по национальности. Задним числом удивляешься: как же жили крестьяне, раз плиты чуть ли не графские? И тут вспоминается идеологическая оскомина из курса истории про “царских чиновников, обиравших инородцев”. Мы высадились в Обдорске. Чтоб еще раз попытаться разрушить тайну реликтового гоминоида. Мы — это группа Юрия Щеглова из Гатчины ( их шесть человек) и я с братья-ми Мазеевыми: Владимиром из Кирова и Виктором из Подмосковья. Вова, к моему великому ужасу, тянет с собой килограммов двадцать фотоаппаратуры. Он по профессии фотограф. А Юра в речном порту Салехарда вызвал своим рюкзаком легкое замешательство публики — около 70 кг! После этого очередь нас зауважала, что и помогло довольно быстро “обилетиться” на “Метеор”. Ветер гнал по Оби большую волну — ее силу мы вскоре почувствовали сполна. Не иначе как проделки Старика Обского — мифического хозяина этой реки. Планы были такие. У реки Сыня, впадающей слева в Малую Обь выше райцентра Мужи, имеется, в свою очередь, два крупных правых притока: Несьеган и Лесмиеган. Их устья находятся в 30 километрах друг от друга. Верхний приток Несьеган соединяется с Сыней почти у поселка Овгорт. Лесмиеган же впадает ниже, как раз напротив поселка Ямгорт. Истоки этих двух притоков Сыни были в заболоченной и труднодоступной местности на границе Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского национальных округов. Перед поиском у нас зимой было время, чтобы скоординировать усилия двух групп. Юра со своими ребятами пойдет вверх по Несьегану на байдарках и попытается, сделав волок, выйти в верховья реки Кемпаж, бассейн Северной Сосьвы, чтобы затем совершить по ней сплав. Я с двумя товарищами поднимусь по Лесмиегану, а далее, сколь возможно, мы исследуем возвышенность Софьины горы и также постараемся выйти на Кемпаж. Но! Как всегда, маленькое “но”. Уже при встрече участников в моем доме выяснилось, что оба моих спутника не располагают достаточным свободным временем, и поэтому смогут лишь помочь в заброске на Софьины горы. Короче, снова один. Но Юра твердо обещал ждать меня в условленном месте на Кемпаже до 20 августа. Загрузившись в носовой отсек “Метеора”, мы заняли почти весь. За что вскоре и поплатились. На втором часу пути теплоход врезался на хорошей скорости в крутую волну, и она напрочь выбила два лобовых оргстекла толщиной до 10 миллиметров. Удар — и в отсеке вода по колено. Тихая паника. Все плавает, и никто ничего не может понять. Вова Мазеев растерянно держит в руках один из накрывшихся “Кенонов”. А паника уже переходит в сторону кормы вместе с хлынувшим туда водным потоком. Но вскоре разобрались, что участь “Титаника” нам не грозит. Крики поутихли, и все дружно начали откачивать воду из машинного отсека. В Мужах, куда мы сошли несколько отсыревшими, нам предстояла пересадка на “Омик”, спокойный и тихий теплоход, почти что “ретро”. Отходил он от пристани на следующий день. Чтоб не терять время даром, мы с Юрой пошли к председателю местного исполкома “на разведку”. Принял он нас настороженно. Особенно после того, как ознакомился с целью экспедиции. “Были тут несколько... Тоже искали гоминоида. Просили у меня бумагу на отстрел. Я их выгнал. А своим ребятам сказал: встретите где-нибудь этих “стрелков” — сразу вяжите их и ко мне”. Начало было неважное. Тут уже “наследили” радикальные гоминологи, искавшие с оружием “снежного человека”, точнее, его шкуру. Пришлось убеждать председателя, что “объект” интересует нас скорее в плане историко-этнографическом. Ни одного ружья у нас, кстати, не было. Услышав про этнографию, он тотчас кому-то позвонил, и вскоре в кабинет зашел работающий в Мужах этнограф, чья фамилия была мне уже известна по публикациям. Надеюсь, что беседа наша была вполне компетентной. Мы затронули связь культовых мест хантов с устными свидетельствами о личных наблюдениях реликта. Было очевидно, что вопрос этот для местных жителей не шутейный. Да и председатель заметил, смягчившись, что оленеводы наотрез отказываются пасти стада на определенных территориях. Кое-какие места он называл нехотя. Среди них и то, куда я стремился попасть, — Софьины горы. -- Там уже лет двадцать не пасут оленей. Мы начали прощаться, но председатель, задержав нас, позвонил в Овгорт, чтобы посоветоваться с местными властями. Оттуда коротко прозвучало в конце разговора: “Пусть идут. Если не сгорят”. Кругом — дымка от пожаров. Жара. Горят торфяники и тайга. Фронт огня шириной километров 20 движется от Березово в северном направлении, примерно в район наших поисков. Час от часу не легче: водой нас окрестила Обь. А тайга огнем грозится. Утром другого дня, выспавшись в помещении местной школы (забота председателя), мы погрузились на “Омик” и пошли малой скоростью. Сначала по Малой Оби, а затем, миновав Святой мыс, по Сыне. Есть что-то трогательное в таком плавании на тихоходном стареньком теплоходике по спокойной реке, среди бескрайних зеленых просторов, когда на палубе половина — туристы, а половина — местные жители, из них прекрасная половина — в живописных национальных костюмах. Смех детей... С грустью ловишь себя на мысли: и это уходит. Накрапывал дождь. Подходили к Ямгорту. Ямгорт — старый поселок. Когда-то тут был перевалочный обогревпункт на зимнем почтовом тракте “Обдорск — Березово”, отсюда и название — Ямская деревня, для ямщиков. Место отличное. Поселок раскинулся в обширной роще кедровника, отчего комара и гнуса тут меньше, чем в округе. Люди живут рыбалкой, охотой, заготовляют сено для Мужинского совхоза. Основной вид транспорта — лодка с мотором. И это, как конь у казака, серьезно. Раньше, до перестройки проблем не было, а теперь — ни запчастей, ни моторов. Но если повезет, то платят за все двойную-тройную цену. Моя небольшая группа высадилась на ямгортскую отмель под аккомпанемент дождя и взгляд кинокамеры. Ребята Щеглова начали снимать свой фильм, простились с нами и направились вверх по Сыне к Овгорту. Куда идет наш человек, попав в неизвестный населенный пункт? Правильно, в магазин. Вот и мы, оставив у чьего-то палисада свои рюкзаки, двинулись к этому алтарю современности. Но еще не успев зайти внутрь “храма”, как тут же на крылечке познакомились с двумя мужиками — Георгием и Герасимом. Они приехали с покосов, что в пяти километрах выше по Лесмиегану, и вот-вот собирались туда возвращаться. Уговаривать их долго не пришлось, тем более у нас имелась с собой самая ходкая и твердая российская валюта... Так что примерно через полчаса мы уже мчались на двух моторах по извилистой протоке с экзотическим названием Ундушмога. Вода в реке довольно большая; она заполняет в этих местах низменные большие пространства, постепенно спадая к осени. Есть узкие протоки, промытые в глинистых толщах весенним напором, а есть и широкие заводи — соры, где как раз сейчас, перед нерестом, кормится сырок (местное название пеляди из рода сигов). Сейчас он уже довольно жирный и служит основной пищей не только людям, но и медведям. Для мишек соры в это время года — курорт. Подыматься на нерест сырок начнет в августе. Но не вверх по Лесмиегану, а вверх по Сыне. Мы с удивлением узнали, что далеко не все реки нерестовые. Сыня — одна из немногих. Интересно, откуда такое предпочтение? На Лесмиегане есть лишь окунь да щука, а если повезет, то в среднем течении можно поймать красавца тайменя. Обо всем этом нам поведал Георгий, голосом перекрывая рев “вихря”. И еще добавил, что в последние годы “дикаря” в тайге прибавилось. Но это не о “снежных людях”, а об оленях. Этнографы И.Н. Гемуев и А,М. Сагалаев записали инте. ресную ханты-мансийскую легенду, которая однажды укрепила меня в решении отправиться в этот путь. Вот она: “Это было, когда земля установилась. Людей еще не было в те времена. Эти менквы с неба были спущены. Из моря они пешком вышли, вверх по Оби и Сосьве поднимались. Где они ночевали, в тех местах заметки есть. Выше Березова и ниже Шайтанки на высоком берегу останавливались. Там деревья стоят. У Люликар, ниже Игрима, там тоже яр на левом берегу. Потом ниже Ломбовожа есть МЭНКЕТ РОЩ (песок менквов). Потом по малому Кемпажу свернули. Как шли, так и река пошла. Малый Кемпаж — это и есть их дорога. Прямо из Мунгеса свернули туда, где сейчас живут”. (Религия народов манси.Новосибирск, “Наука”, 1986, с. 81.) Мое стремление наведаться к таинственным менквам (в ином произношении меккам) зрело примерно год. Но еще раньше, изучая карту,я был озадачен романтикой названия “Софьины горы”, небольшой возвышенности на границе Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского национальных округов с максимальной отметкой 213 метров. По сути, она представляла из себя водораздел сразу трех рек: Лесмиегана, Несьегана и Кемпажа. Гидрография этих “трех дорог Гекаты” похожа на лабиринт. Забегая вперед, скажу, что распутать его мне так и не удалось. Запечатленное в угорском предании можно отнести к очень древним временам, на что указывает фраза “Когда земля установилась”, намекающая на связь с эпохой былых катаклизмов. Обращает на себя внимание то, что легендарные менквы предпочитали левые берега. Город Лабытнанги, расположенный на левом берегу Оби как раз напротив Салехарда, это, между прочим, тоже одна из “стоянок” менквов; его название так и переводится с хантейского — “семь лиственниц”. А то место, куда мы стремимся попасть — Софьины горы, — последняя их стоянка и приют. Многие наши беды происходят от беспочвенности. Работая, путешествуя, годами и десятилетиями проживая по разным адресам, мы все меньше и меньше причастны к истории окружающего нас мира. Люди неудержимо теряют “привязку” к ландшафту, обретая историческую невесомость вечных “вахтовиков”. Мало прилежно изучить историю края в датах и событиях — это сухо, — не менее важен непосредственный контакт с людьми и природой. Но тут надо избегать высокомерия, излишней навязчивости, не теряя при этом внимательности. Интерес к восточному склону приполярного Урала оправдан целым конгломератом тайн, рожденных в этом регионе за обозримое историческое прошлое; от Золотой бабы Герберштейна до загадки реликтового гоминоида. Кроме того, тут по сей день проходит реальная граница христианского мира и туранского язычества. Несмотря на всю условность терминологии, данная граница отражает вполне определенный мировоззренческий рубеж. Очень трудно найти следы язычества у оленеводов коми - зырян. Но у хантов, напротив, трудно обнаружить следы мировой религии, поскольку принятие ими в XIX веке христианства походило скорее на вынужденную акцию, слабо затронувшую духовные глубины. Мировая история капризно пристрастна. Дети играют в индейцев, начитавшись Фенимора Купера и Майн Рида. Но то, что весь наш Север был ареной сходной же колонизации (разве что менее кровавой, чем в Америке) со стороны России, в самой совершенной романтической аранжировке, — все это остается фактом лишь для исследователей. И лишь гигантский хантейский лук размером с рост человека, да стрелы к нему в полдюйма толщиной напоминают нам о тех канувших в Лету временах, скромно притулившись в уголке Овгортского краеведческого музея. За последние десятилетия немало разных ветров пронеслось над тайгой. Для многих народов иные из них были губительней стрел враждебного племени. Я уже не говорю о набившем оскомину алкоголе; этот враг всех аборигенов понемногу сдает свои позиции, но на его место заступает новая гидра современности — наркомания и, кстати, видеотехника, чье влияние на умы мы явно недооцениваем. Что может быть абсурдней просмотра порнофильма в небольшом хантейском поселке среди бескрайних таежных просторов. Вскоре за очередным поворотом показались нехитрые дощатые шалаши. Тут покосы. После весеннего паводка, игнорируя близость Полярного круга, на обнажившихся лугах начинается невероятное буйство трав. Ясно, что сегодня нам двигаться дальше не стоит. Герасим, выбрав сеть, занялся разделкой рыбы. Спросил: “Нярху едите?” Получив утвердительный ответ, он сразу же расположился к нам. Нярха — традиционная хантейская пища из сырой пеляди — малосольная “пятиминутка” по-нашему. До этого я ел сырым только хариуса, но разве можно было отказаться от угощения. За едой завязался разговор. Немало интересного знают эти люди, но даже не пытайтесь вытянуть из них информацию более чем настойчивыми расспросами, да еще с диктофоном или блокнотом в рука. Вам расскажут ровно столько, насколько вы внушаете доверие — принцип комплиментарности остается в силе. Разговор постепенно вошел в нужное русло. Что самое удивительное, здесь, как и на Памире, истории о “диком человеке” чередовались с наблюдениями огненных сфер. При этом чаще всего информаторы указывали район Софьиных гор. Обилие посыпавшихся сведений, большей частью отрывочных и со ссылкой на других людей из местных, напрочь лишило меня возможности записать что-либо подробно. Чаще всего имел место чисто биологический объект, как в истории, относящейся к 1937 году. Тогда “дикий человек” был убит местными за то, что “повадился воровать оленей”. По этому поводу даже “приезжали люди из центра”, но пока суть да дело, от трупа остались лишь клочья шерсти. Эта история очень напоминала знаменитое “Березовское чудо”, когда в этих же примерно местах зырянин и остяк застрелили в середине XIX века типичного таежного йети. Интересен был рассказ Герасима. С ним и вовсе фантастическая история приключилась. Недалеко от места, где мы тогда находились, в 1987 году он в эту же пору перегонял с товарищем лодки. Шел первым, вторая лодка была на буксире. Неожиданно заметили справа по ходу вынырнувшую из воды голову “с одним большим глазом”. В замешательстве Герасим схватил оказавшееся под рукой ружье. -- Хочу прицелиться, а не могу — голова у меня отворачивается вбок сама. Так и стрелял несколько раз. Не глядя. А она (то есть голова, “объект”) выплывает то с одной стороны, то с другой. Вскоре к столу подсел Володя Королев, племянник Георгия, приехавший из Воркуты на отдых. Узнав о наших планах, он предложил свою помощь в заброске. Мы были не против. Паранормальная тематика иногда очень быстро сближает людей на природе. Володя к тому же имел несколько пятикилометровых (пять километров в одном сантиметре) карт этих мест. Сверив их со своими, мы расположились на отдых. К вечеру комары уже были "в хорошей спортивной форме". Утром опять дождь, в теле вялость от тесноты и комаров. Колеблемся. Но после обеда выходим вверх по Лесмиегану на двух моторных лодках Георгия. Два небольших эпизода огорчили меня, словно предупредив, что эта попытка обречена на неудачу. Первое: выяснилось, что на теплоходе я умудрился оставить свой нож. А утром “на второе” обнаружился разбитый походный заварник для зеленого чая. Походная жизнь делает нас немного суеверными. В лодке узнаю от Георгия как нечто банальное, что скоро мы будем проходить культовое место хантов — “святой стул”. Уже смеркалось, когда мы сошли на песчаную отмель. Немного поплутав в прибрежном лесу, услышали возглас Георгия. Подошли, снимали с большой выдержкой. Моя пленка потом погибла, а у Владимира Мазеева кое-что вышло. Хотя и смазано. Что представляет из себя этот объект? Из окатанных камней размером с кулак и более (видимо, их привезли издалека, так как тут кругом глина, изредка песок) выложено нечто вроде небольшой пирамидки с плоской плитой в центре. Это ложе “стула”. Верхняя часть образует вокруг ложа барьерчик. Высота сооружения больше метра, а наибольший габарит в.плане — около двух. Каким целям служил “святой стул” — выяснить не удалось. Рядом с ним на кустах и сучках деревьев сохранились ткани и закольцованные ветви. Обычай таежных жителей метить таким образом особые места весьма показателен; сохранность же лоскутков материи говорит о недавнем посещении объекта в культовых целях. Кстати, подобные объекты в виде пирамидок из камней французский исследователь Мишель Пессель встречал немало в Гималаях. Он же отмечал их связь с древним неолитическим культом “святых гор”, распространенным среди приверженцев религии Бон-по, она же “черная вера”. На мой взгляд, бонский культ в Тибето-Гималайском регионе является ближайшим родственником пантюркского культа бога Тенгри в Сибири. Но что это за “божества” в смысле метафизическом? Пессель пишет в своей книги “Золото муравьев” (М., 1989, с. 56), что в их честь приверженцы бонских верований ставили мегалитические менгиры или пирамидки из камней. Пирамидки украшались рогами барана, тура или яка. Такие же артефакты Николай Рерих встречал повсеместно во время своих гималайских экспедиций задолго до Песселя. Вполне возможно, что культы подобные бонским и тенгринским имели в глубокой древности трансконтинентальныи характер распространения, и явный отголосок борьбы с ними содержится в греческих мифах — титаномахия, борьба богов Олимпа с титанами, которые некогда господствовали на этой священной горе. Что же касается проявлений бонского “титанизма” в новейшие времена, то нам известны два бесспорных факта. Во-первых, данному культу большое внимание уделяли идеологи и мессии Третьего Рейха. А во-вторых, в системе верований Бон-по значительное место занимают таинственные “гиганты”, обладающие сверхъестественными способностями. Исследуя эзотерический аспект нацизма в своей книге “Утро магов”, французские писатели Жак Повель и Луи Бержье пишут о древности гигантов, что, в общем-то, перекликается с ханты-мансийской легендой о менквах, живших, когда “людей еще не было”. Как бы то ни было, но мне было интересно встретить в таежных угорских глухоманях косвенный намек на верность выбранного маршрута. Этот “святой стул” — несомненный родственник гималайских пирамидок и одновременно “знак присутствия”... Впрочем, может быть, я преувеличиваю. Несмотря на сумерки, я обнаружил недалеко от этого места несколько сглаженных и поросших лесом прямоугольных углублений в почве с едва намеченными траншейками под входами в бывшие землянки. Судя по диаметру деревьев, три или четыре десятилетия назад это место было обитаемо. Георгий согласился забросить нас вверх настолько, насколько позволит уровень воды. Пока он был низок. В отличие от горной местности, где каждый ливень — катастрофа, если вы разбили свой лагерь у самой воды, тут беспокоиться нечего: болота целую неделю будут набухать небесной влагой, прежде чем отдадут ее излишек рекам. Поэтому начавшийся дождь сулил нам высокую воду — увы! — лишь после расставания с моторными лодками. Местные несколько раз упоминали про некий “аэродром” впереди. Нет, обошлось без “летающих тарелок”. Когда мы пристали к крутому берегу, стало ясно, откуда это название. Наверху сквозь редколесье просматривалась очень сухая и ровная площадка. Тут и встали на ночлег. Лодки дальше не пойдут. А нам придется весь груз свой немалый забрасывать вверх бурлацким способом — “на бечеве”. Утром 26 июля ждали возвращения Володи Королева, который отправился на моторке вниз за своим снаряжением. А я тем временем обследовал район нашего лагеря и вновь обнаружил остатки полуземлянок. Моя догадка, что раньше таежные реки были более обжиты, чем ныне, подтверждалась. Люди просто не могли тогда селиться так же кучно, как ныне. Сегодня промысловик или рыбак, имея моторную лодку, добирается до далекого угодья за полчаса или час. А раньше? Рядом с лагерем обнаружили пару свежих медвежьих лежек. Мы, видимо, вспугнули “хозяина” моторами. Следующий день показал нам, что значит вычерпывать ведром озеро. Мой одиночный 500-километровый поход 1988 года по маршруту Абезь — Ямгорт с двухместной резиновой лодкой (а теперь у нас были именно такие) создал иллюзию, что с подобным плавсредством можно идти всюду. Как я ошибся! Река Харута на западном склоне Полярного Урала — это совсем не тюменский Лесмиеган. Там были протяженные песчано-каменистые отмели, и волок по ним — одно удовольствие. Тут же — промытый в глинистых наносах канал, сильное течение, глубина у берега сразу по пояс, и все в зарослях ивняка. В таких условиях провод лодок с грузом был почти исключен. Впрочем, местами это было возможно, но река так извивалась, что такие маленькие радости лишь подчеркивали бесплодность усилий. Труднее всего приходилось моим спутникам. Весь их вид говорил: за что? И еще им был недоступен мой старый способ приведения себя в хорошее настроение вблизи реки: несколько раз на день купаться в ледяной воде. Это не только снимает усталость, но, что не менее важно, нейтрализует зуд от укусов кровососущих. Все “аберрации” как рукой снимает. Уже к концу второго дня такой “бечевы” я понял, что наш коллектив распадется раньше, чем было задумано. Спутники молчали. Володя Королев мрачно “срезал” излучины посуху, но это было не намного легче — дебри ужасные. На перекурах мы сверлили глазами свои карты-пятикилометровки и с ужасом осознавали, что за двое суток изнурительного пути пройдено 7 километров по прямой! А правый приток Лесмиегана — Артемванью был фатально недостижим. Если дело продолжить в том же темпе, то до верховий еще две недели подобной каторги. А тут и дымок все чаще накатывал, добавляя комфорта. Пузырь неопределенности лопнул с чужой-помощью. Утром 28-го после бестолковых рекогносцировок в направлении недостижимого притока мы услышали гул моторной лодки. Дожди раньше ожидаемого вызвали подъем воды в реке. Надо сказать, что задержись мы на пару дней на покосах, не было б этих мытарств, а весь с таким трудом пройденный маршрут преодолели бы за полчаса. Но нет худа без добра. Лодка пристала к берегу. Из нее вышли двое, поздоровались, сели к костру. Старший — Герман Вокуев, охотник-промысловик, имеет угодья чуть выше Артемванью. Младший — его племянник Саша. Оба из Овгорта. Герман не скрывал, что посещение своих избушек в столь несезонное время связано с нашей группой и отчасти — с пожарами. Одним словом, здоровое чувство хозяина в эпоху массового туризма. Избушки грабят безбожно — понять его легко. Но эта встреча не добавила оптимизма моему отряду. Взвесив все обстоятельства, а именно: ограниченность времени у ребят, их физическую и психологическую усталость, свою собственную склонность к поискам в одиночку и некоторые другие, я предложил спутникам расстаться. Это было принято без долгих колебаний. Они подкачивают плавсредства и потихоньку — вниз. Герман прекрасно знал фарватер. Он согласился помочь в заброске, сколь позволит уровень воды. Но при этом не переставал отговаривать меня от безумной, с его точки зрения, затеи: “Ты даже не представляешь, какие там нюрмы! Уйдешь в сойм, и никто тебя искать не будет!” Поясню термины. Нюрм (или нюр) — это болото по-русски. Когда мчишься с ветерком на моторной лодке по этим рекам и с радостью созерцаешь стройные ряды сосен и елей по берегам, то с трудом верится, что это лишь витрина тайги, за которой или непролазный бурелом, или столь же непролазное болото. Сойм — ручей. Но применительно к превратностям пути, имеется в виду весьма опасная его часть в месте непосредственного впадения в реку. Так как почва глинистая, то даже небольшой ручеек прорезает глубокую и узкую канавку, которая совершенно незаметна из-за прибрежного разнотравья высотой с человеческий рост. Один неосторожный шаг с тяжелым рюкзаком — и можно “уйти в сойм”. То есть сломать, например, ногу. Но так как аварийные радиомаяки доступны лишь тем, кто идет под чьей-то “эгидой”, то искать нашего брата, действительно, никто не будет. Или будут, но очень поздно. Чем выше по реке мы поднимались, тем все более замедлялась скорость лодки. Камней тут нет. Но всегда есть шанс налететь на корягу и остаться без винта. Прошли устье Артемванью. Излучены реки стали более крутыми и частыми. Сама она сузилась, а скорость течения намного возросла. С каждым поворотом решимость моя все больше таяла, и когда лодка, вспугнув лосиху с лосенком, уткнулась в глину берега, от этой решимости и вовсе ничего не осталось. Я с тоскою посмотрел на 55 килограммов своего груза на берегу. Потом — на удрученный вид Германа, походившего в этот момент на человека, который “видел ЕГО последним”, и — решил начать свой маршрут с Овгорта. Заново. С нуля. Иначе, подумал я, неудача так и не отцепится. Мы возвратились к устью Артемванью. Причалили. Привязав лодку к кустам, по совершенно незаметной для чужого глаза тропинке углубились в тайгу. Метров через сто показалась уютная охотничья избушка с лабазом. А дальше — чай, разговоры. Охота не приносит больших доходов, это, скорее, образ жизни. Герман и Саша — коми-зыряне. Их предки, перевалив через Камень (Урал), еще в XIX веке начали расселяться в этих местах. К тому времени вражда таежных угорских князьков из-за охотничьих угодий ослабла. А контроль над краем осуществлялся царской администрацией. И во многом он сводился к примирительной посреднической деятельности. До прихода сюда русских тайга мира не знала. Более того, в свое время, изучая в Ленинке отчеты инспекторских экспедиций в эти края, относящиеся к дореволюционному времени, я был поражен обилием упомянутых там судебных разбирательств по поводу незаконной торговли спиртным среди вогулов, остяков и самоедов. Контроль над этим и суд осуществлялся царскими чиновниками, которые в буквальном смысле не позволяли спиваться аборигенам. Слишком уж высокие инстанции дореволюционной России курировали исследование Севера, чтобы позволить себе алкогольный компромат в отношении малых народностей. В этом усматривается совершенно особый характер русской колонизации окраин империи. И в двух словах его можно выразить как РАЗУМНОЕ АДМИНИСТРИРОВАНИЕ с учетом устоявшихся традиционных укладов жизни. Об ином, правда, говорит “обличительный пафос” многих представителей дореволюционной интеллигенции. Особенно со стороны “либерального крыла”... Но все познается в сравнении. Достаточно вспомнить о том, что творили в своих колониях в то же самое время испанцы (Америка), португальцы (Африка), французы (Алжир), да и англичане тоже (Индия), чтобы понять странный секрет удивительного сохранения в дореволюционной России 160 народностей и 30 вероисповеданий. Какая уж тут “тюрьма народов”... Скорее, самый настоящий Ковчег! Трудно проникнуть в таежные тайны без помощи местных жителей. Это почти невозможно и к тому же лишено всякого смысла. Пройдя реку десятки раз, легко пропустить буквально все, что есть интересного на ее берегах. Вот и тут за разговором выяснилось, что в борьбе с течением мы проскочили несколько руин от старых деревянных построек. Все по правому берегу. Я подумал, что их посещение несколько компенсирует мой откат. К вечеру Герман решил сходить в одну из своих избушек в восьми километрах от той, где мы были, чтобы проверить сохранность. Пошли все трое, и я получил отличное представление о ходьбе по заболоченной местности напрямую. Обратно вернулись часов через пять, ходили налегке. Но устали чудовищно. Утром все в дыму. Ветра нет, оттого впечатление, что горит где-то рядом. Второпях окапываем избушку, отлично понимая, что от верхового пожара это не спасет. Затем — курс на Овгорт. В беседах с Германом я неоднократно пытался вызвать его на разговор по интересующей меня теме диких людей. Свидетельства охотника-зырянина имели для меня особое значение. И дело тут не в пристрастии, а вот в чем. Мир хантейского охотника в силу его большей принадлежности к языческому комплексу пронизан массой архетипов. Всякая попытка вычленить из них какую-то материальную сущность сильно затруднена. Я понимаю, что по большому счету этого и делать не стоит, ведь тут целый КОМПЛЕКС явлений, но... желание выявить “нечто” из плоти и крови никогда не оставляло меня в поисках. Вот короткий рассказ Германа Вокуева, который я услышал за чашкой чая в его овгортском доме 30 июля 1990 года: “Дело было поздней осенью. Тут недалеко у меня есть избушка. Ночевал там несколько раз, то с собаками, то один. Первый раз заметил неладное, когда обе собаки вечером не находили себе покоя. Они носились вокруг избушки, но крупного зверя рядом не было — в этом уверен. Да и поведение на зверя у них характерное и хорошо мне известно. А через несколько дней я ночевал там уже один. Вот тогда и случилось то, чего забыть не могу до сих пор. После всех дел я прилег на отдых. Как вдруг, еще до сна, на меня от стены надвинулось что-то, отчего я не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть. Ощущение огромной тяжести, которая вдавила меня в нары, перехватив дыхание. Помню, что освободился от этого, лишь что-то крикнув”. Я слушал рассказ Германа с огромным вниманием. Дело в том, что в совершенно ином районе, на Памиро-Алае, я несколько раз испытал подобное, один к одному. Знакомые альпинисты говорили: “Твои “контакты” — банальная “горнячка” (то есть горная болезнь)”. Но о какой “горнячке” можно говорить в низовьях Оби, почти на уровне Кронштадтского футштока? Итак, я снова в Овгорте. Был тут недолго в 1988 году, “сваливаясь” с Урала на резиновой лодке по Сыне. Но тогда это был спортивно-ознакомительный поход, хотя и в свете поисков. Теперь есть шанс провести опрос среди местных жителей перед новой попыткой попасть на Софьины горы. Два дня у меня есть. Вперед! Существует еще одна причина, из-за которой мне легче контактировать с зырянами. При опросах хантов невольно вторгаешься в ту область духовного мира, которая, по крайней мере, для их дедов была святой и для чужих вообще закрытой. Мне трудно балансировать на границе, где, с одной стороны, все новое: печать, радио, самолеты и т.д., а с другой — одухотворенный и во многом неведомый мне мир, в котором еще совсем недавно даже умершие не сразу покидали родных, но продолжали жить с ними до пяти лет, воплотившись одной из своих душ в маленькие деревянные фигурки иттермы... Не в этом ли смешении двух миров скрыта основная причина болезненного вживания северных (и не только) народов в наш механистический социум? Большим событием стало для меня общение с Анной Яковлевной Вальгамовой. С ее дочерью Светланой я встречался в краеведческом музее Овгорта. Она рассказала мне тогда о “медвежьем празднике” хантов, обещала познакомить со своей матерью, пригласив домой. Анну Яковлевну и до этого многие мне представляли как знатока именно тех мест, куда я стремился. Каково же было мое удивление, когда, войдя в дом, я узнал в хозяйке одну из пассажирок с “Омика”. Она тогда с внучкой возвращалась из Мужей. И обе были в живописных национальных нарядах, украшенных яркими хантейскими узорами. Помню и свою внутреннюю досаду на Владимира, упустившего возможность сделать прекрасный снимок. Дело мудреца — ценить момент, дело фотографа — ловить его... После взаимных приветствий меня, по обычаю, гостеприимно позвали к столу. Все очень напоминало памирский дастархан. Даже невысокий столик. Но статус женщины у северных хантов неизмеримо выше, чем в Средней Азии.
Выслушав объяснение о том, что у товарищей кончился отпуск, и вообще они устали, хозяйка предупредила: “Нельзя на Кемпаж ходить одному. Плохое место, святое место!” (Надо сказать, что большего противоречия в ее силлогизме “плохое — святое” нет. Для человека неподготовленного, слабого эзотерическое явление может иметь плохие последствия. А для сильного этот опыт благоприятен. От испытаний слабое разрушается, а сильное укрепляется.) -- А чем оно плохое? Поговорили про Софьины горы. Анна Яковлевна сказала, что туда и охотники не ходят, а куда ты идешь один? Что можно на это ответить? Я сам себе кнут и погонщик. -- У моего мужа есть родная сестра. Когда ей было шесть лет, жила она в деревне с родителями на Святом мысу, у самого устья Сыни. Однажды в конце июля собирала морошку. И неожиданно была схвачена и унесена в глубь тайги “волосатой тетенькой”. Та носила ее по тайге трое суток, а потом вынесла к берегу и оставила там, как раз перед приходом рыбаков. Они и принесли насмерть перепуганного ребенка домой. Деталей этой истории узнать не удалось, да и не хотелось быть слишком назойливым: случай с похищенным ребенком довольно типичен. Надеюсь, когда-то сам расспрошу эту женщину. Тут существенно другое: в конце июля здесь за трое суток не то что ребенок, но любой взрослый, заблудившись, может погибнуть от комаров. А значит, за это время девочка действительно оберегалась кем-то... Между тем людей тут мало. Все на виду... Напоследок Анна Яковлевна добавила про Кемпаж, что в его верховьях есть старая деревня — “святое место”, куда им (женщинам) ходить было нельзя. Общее впечатление от нашего разговора было сокрушительным и неожиданным. Видимо, я чем-то расположил женщин — может быть, тем, что не охотник? А может, невысокомерным интересом к их традиционной культуре? Но идти туда они мне не советовали: “Куда? Такой молодой... Наверное, мать есть... Не надо это знать!” Я понял, что упомянутая при разговоре “старая деревня” в верховьях Кемпажа — это и есть последняя стоянка менквов (мекков) на их пути с небес и моря на Софьины горы. Было еще предположение, что местные жители просто нагоняют страх, рассказывая про менквов и стараясь тем самым отвести от своих святынь. Но дело-то в том, что феномены сильных воздействий на психику человека существуют в этих местах сами по себе. Такие влияния испытывали люди совершенно далекие от поисков историко-этнографического характера, и уж тем более далекие от мистики. Создается впечатление, что сами “святыни” во всем этом вторичны, но первичны именно феномены. Невольно вспоминаешь Даниила Андреева, который в своем исследовании “Роза Мира” прямо указывает на связь Метаистории с Метагеографией, описывая инопространственные шрастры параллельных земных миров... Весь опыт моих поисков говорит однозначно: феномен йети, алмасты, чучунаа и т.п. связан с совершенно конкретными территориями. Местная ханты-мансийская “застава менквов” (а именно так называют культовый объект с их изображениями этнографы) находится на каком-то магическом “порубежье”... Опять же, на ПамироАлае была ситуация сходная с северной. Там местные жители исторического Кафирнигана утверждали, что гуль (это одно из названий йети в Таджикистане) охраняет подступы к местным святыням, среди которых главной была пещера Спитамена, легендарного согдийского воина, оказавшего сопротивление войскам Искандера (Александра Македонского). С давних пор и до сего времени пещеру показывают только избранным. Но хранятся в ней останки... великана! Видимо, все это имеет прямое отношение к поэме Низами “Искандер-наме”, где в главе с примечательным названием “Русы выпускают в бой неведомое существо” рассказываются удивительные вещи. Не будем заострять внимание на вопросе тождества русов и древних согдийцев — думаю, что для персидского поэта XII века тут и вопроса не было, тем более сам термин “русь” в качестве этнонима гораздо древнее эпохи Александра и упоминается как в Библии (Книга Пророка Иезекииля, VI или VII век до Рождества Христова), так и в древнейших египетских текстах Манефрона на стелах, где рассказано о нашествии на Египет в XIII веке до Р.Х. “народов моря” Шакаруша (очевидно, “скифорусов”). Воистину, нет ничего нового под Луной! Но сейчас нам интереснее то, что рассказал Низами о таинственном гиганте, прирученном русами для использования в воинских целях: ...Этот дикий. Из мест, чья безвестна природа, Низами. “Искандер-наме. М., 1953 Грозный гигант в поэме Низами назван именем Ариман, что сразу воскрешает в памяти более древние сведения Геродота об одноглазых аримаспах, обитавших далеко на Севере рядом с гипербореями. Вопрос об одноглазости гигантов антропоидов довольносложен. Судя по определенной информации (например, “Березовское чудо”), какие-то аномалии развития, возможно, имелись... Но все можно объяснить гиперфункцией эпифиза, небольшой шишковидной железы, спрятанной в глубине полушарий мозга у всех высших приматов. В оккультных системах Запада и Востока эту железу называют “третьим глазом”, и древние мистики придавали ей большое значение во всем сверхъестественном. Известнотакже, что эпифиз развивается, как правило, в процессе адаптации организма к темноте (все йети ведут ночной образ жизни), и одновременно с этим железа является якобы источником астральной энергии, столь необходимой при суггестивном воздействии на окружающих (перципиентов). По некоторым данным, функции эпифиза блокируются алкоголем. Как тут не вспомнить про гомеровского одноглазого циклопа-великана, которого аргонавты одолели в пещере с помощью вина. Опять же, в Гималаях ячменное пиво является традиционным и испытанным средством борьбы местных жителей с нашествиями йети на возделанные поля. Едва ли все это просто случайность. С личностью Александра Македонского устная традиция связывает миф про Гога и Магога (Гог и Магог — имя легендарного царя и его народа, внушавших ужас своей свирепостью; о них упоминается в библейской книге Иезекииля. Эти имена, по-видимому, связаны с воспоминаниями о нашествии скифов на страны Передней Азии -- VII век до нашей эры). Но сам миф древнее; существует как библейский его вариант в пророчестве Иезекииля, так и коранический. Во многих источниках обыгрывается такая мысль, что знаменитый полководец дошел до крайних пределов человеческой ойкумены и поставил там между двух гор “железные ворота”, которым надлежит до определенного срока удерживать апокалиптический напор Гога и Магога... Рискую предположить, что предиктор этого мифа породил даже знаменитый “железный занавес” — термин эпохи “холодной войны”; причем определять, с какой стороны “занавеса” находится Гог и Магог — дело вкуса и по сей день. Но сама традиция однозначно рисует место установки “ворот” в полном соответствии с поэмой “Искандернаме”: узкая горная щель (“...Узок путь к той горе, страшно думать о нем”), где как раз и находится обитель таинственных гигантов “с телом железным...” Есть разные версии о том, где именно были установлены Македонским магические “ворота”. Но скорее всего, их несколько. И не только в Азии. Кандидаты тут такие:
Несомненно, под символикой “железных ворот” скрыто нечто метафизическое, о чем можно только догадываться или строить гипотетические умозаключения. Возможно, что полководец действительно сталкивался с какими-то феноменами на своем пути. И это Неведомое-Невероятное давало ему новый импульс исторической миссии... Думаю, не зря египетские жрецы объявили царя Александра богом на земле, а в самых ранних христианских храмах Руси — например, во Владимире его барельеф украшал фронтальную часть — по сути на месте Спаса. Как бы там ни было, но почти во всех местах, претендующих на название “железные ворота”, наблюдаются паранормальные явления и бытуют рассказы о “диких людях” очень высокого роста, которые оставляют после себя гигантские следы, свистят, пугают и т.п. Внешне это напоминает прорыв иной реальности в наш мир. Но что в основе? В поэме “Искандернаме” русам приписывается способность приручать гигантов для использования их в военных целях в качестве совершенной боевой машины. Информация, скажем так, феноменальная и, возможно, объясняющая, почему в библейском пророчестве Иезекииля рядом с Гогом и Магогом упоминается “князь Роша”. У Низами Ариман грозен и покорен русам. Но лишь в закованном состоянии: Был он пешим, но враг его каждый охотней Низами даже довольно подробно описал процесс поимки этих существ русами. Их ловили в лесах во время сна на деревьях, для чего собиралось около 50 человек охотников. Обвязав спящего гиганта веревками, его затем сталкивали вниз, заковывали цепью и уводили с собой. Если цепь от усилий существа не разрывалась (а бывало, видимо, и такое, к несчастью охотников), то русы обретали хорошего и послушного работника в мирное время и отличное “тайное оружие” на случай войны. Не исключено, что использование гигантов в военных целях было даже отличительной особенностью древнерусской боевой традиции, своеобразным “ноу-хау” от более архаичных гиперборейских времен... В памяти отечественной литературы есть еще одно интересное свидетельство, незамеченное исследователями проблемы йети, и связано оно с историей покорения Сибирского ханства казаками Ермака. Согласно Летописи Сибирской краткой Кунгурской, случай имел место в мансийском княжестве Пелым, находившемся как раз на территории будущего Ханты-Мансийского национального округа, столь известного своими меквами. После первых успехов в Сибири Ермак с войском собирался возвратиться на европейскую часть. Но по разным причинам не смог. И в Чандырском городке местный шаман (“шайтанчик” у Ремезова) напророчествовал атаману, что придется ему с казаками зазимовать на озере Карача-куль. А затем уже, после зимовки, они окончательно покорят Сибирское ханство. Так вот, одной из первых побед после этого была победа над пелымским князьком Патликом, данником Кучумовым. Но в летописи есть интересное для нас место: “И ту убиша багатыря две сажени высоты и хотъша жива свъсти с собою, но не далъся — ухватом человекъ десять загребъть и давитъ, и того застрелиша на чюдо” (Памятники литературы Древней Руси. т. 2, с. 578. М., 1989). Богатырь был явно не татарин и не манси — Ермак тогда никаких пленных не брал. Да и фраза “застрелиша на чюдо” полностью исключает это: велико ли тогда для казаков было “чюдо” — мертвый татарский воин, пусть и высокого роста? Примечательно тут другое. Столкнувшись с явно враждебным и мощным богатырем, русские пытались вначале обуздать его и взять с собой, на войну, словно повинуясь какой-то древней боевой традиции... Но не вышло — пришлось убить. Теперь о размерах гиганта. Две сажени роста — понятие растяжимое, так как сажень на Руси трех видов: обыкновенная (2,13 метра), косая (2,48 метра) и маховая (1,76 метра), на ширину раскинутых рук. Даже если предположить, что речь в летописи идет о самой маленькой маховой сажени, то все равно рост гиганта составлял около 3,5 метра. И неудивительно, что он давил, сопротивляясь, по десять человек кряду. Другой особенностью этого события является то, что случилось оно примерно там же, где в середине IXХ века будет убит типичный ханты-мансийский “снежный человек”. В историю случай войдет под названием “Березовское чудо”. Вот что сообщал ежегодник Тобольского губернского музея за 1907 год: “Осенью 1845 года промышленники — остяк Фалалей Лыкысов и самоед Обыль — убили в урмане (то есть в хвойном лесу. — А.Н.) необыкновенное чудовище: постав человеческий, рост аршин трех, глаза — один на лбу, а другой на щеке, шкура довольно толстой шерсти, потоннее собольей, скулы голыя, у рук вместо пальцев когти, у ног пальцев не имел, мужского пола. Отставной урядник Андрей Шахов послал об этом 16 декабря 1845 года доношение в Березовский земский суд”. По данному делу было заведено следствие с пристрастным допросом Обыля и Лыкысова. Уже в наше время исследователь проблемы “снежного человека” Владимир Пушкарев обнаружил в, краеведческом музее Салехарда материалы следствия. Вот что там сказано со слов участников происшествия. “Обыль объяснил, что вместе с Фалалеем нашел в лесу какое-то чудовище, облаянное собаками, от коих он оборонялся своими руками. По приближении 15 сажень сбоку из заряженного ружья Фалалей стрелял в оного чудовища, которое и пало на землю. Осмотрели его со всех сторон, орудия при нем никакого не было, роста 3 аршина (примерно 2,10 метра — 2,20 метра. — А.Н.), мохнатый, не имелось шерсти только на носу и на щеках, шерсть густая, длиной в полвершка, цвету черноватого, у ног перстов нет, пяты востроватые, у ног персты с когтями, для испытания разрезывали тело, которое имеет вид черноватый, и кровь черноватая, тело чудовища сегооставили без предохранения на том месте...” К сожалению, все розыски по этому делу ни к чему не привели. Труп хантымансийского йети так и не попал в распоря жение следствия и научной общественности дореволюционной России. Местные жители долго водили за носсудебныхисправников,опасаясь толи суеверного ужаса перед лесными менквами, то ли судебного преследования со стороны официальных властей. И это неудивительно — существото как никак человекоподобное! А кому охота на каторгу? В общем, труп не нашли. Скорее всего, его растащили по косточкам звери. А история эта вошла в анналы мировой гоминологии под названием “Березовского чуда”. Вообще, тема “диких лесных людей” буквально пронизывает мифологию хантов, манси и ненцев. Но в силу того, что наряду с этим в сказках, былинах и рассказах принимает участие целый сонм несомненных богов и духов, то картина невольно маскируется. Впрочем, этнографы из наиболее внимательных уже давно отличали нашего “ископаемого” от чисто спиритуальных объектов. Так, Н.В. Лукина в предисловии к книге “Мифы, предания, сказки хантов и манси” (М., 1990) пишет: “В архивных материалах В.Н. Чернецова (известный этнограф. — А.Н.) имеется такая запись: “В Нижних Нарыкарах я встретил старика И.П. Яркина, который в присутствии взрослых и детей убежденно рассказывал о том, как он повстречался с одноглазым менквом...” Подобную убежденность в реальности своих рассказов высказывали и наши информанты. Еще одна группа посвящена “лесным людям”. Они известны под разными именами: Мис, Миш, Унху. Ворлунк и др. Уже у манси различаются “Вор-Мис-нэ” “Лесная женщина Мис” и “Вит-Мис-нэ” “Водяная женщина Мис”. Иногда рассказчики называют их духами. Но чаще подчеркивают, что это такие же люди, как мы. У хантов и манси существует большой цикл рассказов о менквах, считающихся в некоторых районах родителями лесных людей. В рассказах повествуется о встречах с этими существами”. Как видим, ханты и манси знают несколько разновидностей “лесных людей”, по крайне мере их три. В целом это соответствует устоявшейся классификации йети в стране шерпов — Гималаях и в Тибете. Даже гималайское слово “йети” является точной калькой одного из названий “дикого человека” из ханты-мансийской тайги, где менквов иначе называют “утти” или “уччи”. Мир воистину тесен! Но он покажется нам еще более тесным, если мы обратимся к древнескандинавским сагам. В них вплетены очень древние бывальщины про полувеликанов “утилегуманнов”, которые обитали в незапамятные времена в диких местах Скандии и Исландии. Еще они известны как “хримтурсы” или “инеистые великаны”. Герои саг вступают с ними в поединки и битвы. Наиболее типичный рассказ такого рода приведен в “Саге о Греттире” (главы 32—-35). Итак: ЙЕТИ (гимал.) — УТТИ (хант.-манс.) - УТИЛЕГУМАННЫ (сканд.-исл.). Словом “уччи” (“утти”) ханты и манси называют именно злых “диких людей”, людоедов, отличая их от народа Мис, чьи особи могут принести счастье, а также и от менквов, которые могут быть как добрыми, так и злыми. Но уччи (утти) могут быть только злыми. И точно такой же смысл содержался в слове “йети” на тот момент, когда европейцы впервые столкнулись с этим феноменом: “Ужасный снежный человек” или что-то в этом роде. Слово “уччи” (утти, ущи) мы можем встретить на Кавказе: знаменитая гора Сванетии — Ушба, что в переводе означает “гора духов”. А принимая во внимание необычайную важность проблемы гигантов-великанов для наших древнейших предков, мы можем с полным правом предположить, что и русское слово “ужас” имеет в своем этимологическом корне название антропоидов-людоедов по типу: пан — панический; ущ — ужасный... Не будем забывать, что более 70 процентов всех языков и наречий мира принадлежат к так называемой ностратической языковой семье и восходят к одним и тем же базисным фонетическим конструкциям. Параллель “утти — йети — утилегуманны” далеко не единственная. Во многих районах Памира “дикого человека” называют словом “гуль”. Известно оно и у нас на Севере, но больше распространено не у хантов и манси, а у коми, по линии ираноязычного родства. Слово “куль” на Северо-Востоке является, пожалуй, наиболее распространенным названием феномена. Да и хантейское “менкв” очень напоминает одно из имен “снежного человека”, но уже в Тибете — Мун-ми-ге — это как бы произнесенная скороговоркой тибетская форма... Известно, что под воздействием времени, пространства и фонетических возможностей говорящих гласные звуки “выпадают” или изменяются гораздо сильнее, чем более консервативные согласные. Лингвическое родство имени “снежного человека” (“инеистого полувеликана”) в регионах, разделяемых, по крайней мере, пятью тысячами километров (Гималаи — низовья Оби), являются хорошим дополнением к тем его характеристикам и свойствам, о которых уже написано немало. Как у нас на Севере, так и в Гималаях существо отличается большим ростом, оставляет после себя гигантские следы с характерно отставленным большим пальцем, ведет преимущественно ночной образ жизни, зимой впадает в спячку подобно медведям и, кроме того, способно с помощью своей энергетики, своего биополя воздействовать на психику человека. Последнее качество проявляется в виде сильных психических переживаний. Вплоть до галлюцинаций и непродолжительного паралича. (Автор рассказывал об этом в некоторых сборниках, посвященных исследованию проблемы. См. книгу “Путешествие за тайной” М., Профиздат, 1990, с. 110—113; и книгу “Тайное... Забытое... Невероятное...” М., Ларге, 1991, с. 142—146). Но еще об одном общем признаке хотелось бы сказать особо: речь идет об остроголовости йети и менквов. Как мы уже знаем, легендарные менквы, поднимаясь по Оби, Ляпину и Кемпажу в самые верховья, оставляли после себя своеобразные “стоянки”, превратившиеся со временем усилиями угров в культовые места — САТ МЕНКВ. В глухих уголках угроской тайги и ныне можно встретить семерку деревянных идолов, стоящих на укромной полянке в ряд. Один раз в семь лет местные жители, по традиции, подновляли идолов, заменяя лиственничные чурки и поднося им угощение. По сути, это — мистерия, и не будет большой натяжки сказать, что у хантов и манси имеется до сих пор культ менквов. Хотя, возможно, его первоначальный смысл уже утерян... Так вот на что хотелось бы обратить внимание: во всех без исключения культовых объектах такого рода (сат менкв) идолы изображены только остроголовыми. Попытки некоторых исследователей объяснить это как “шлемообразие” таежных воинов не выдержали критики, поскольку менквы, согласно ханты-мансийской легенде, являются неудачной моделью человека (типа Прометея), которая была создана Богом после большой огненной катастрофы. (Тот же мотив заметен в идеях Ганса Горбигера по линии связи теории падающих Лун и гигантов.) Вот как описывают посещение одной из таких “стоянок”, или “застав”, менквов этнографы И.Н. Гемуев, А.М. Сагалаев и А.И. Соловьев: “Во время одного из походов, целью которого было обнаружение остатков древнего святилища, проводник вывел нас на гриву, поросшую елями и мелким березняком. Место было пустынное, до ближайшего жилья не менее 50 километров. Здесь на небольшой поляне в призрачных сумерках летней ночи мы увидели семь деревянных изваяний. Обернутые белой тканью, они были хорошо заметны на фоне темной стены древесных стволов. Менквы, согласно угорской традиции, были изображены как люди с остроконечными головами...” (Легенды и были таежного края. И.Н. Гумуев, А.М. Сагалаев, А.И. Соловьев. Новосибирск, 1989, с. 152-153.) А теперь для сравнения обратимся к книге покорителя Эвереста — сэра Эдмунда Хиллари, написанной им в соавторстве с Десмондом Дойгом, “На холодных вершинах” (М., 1983). Общескептический ее тон в отношении существования йети обусловлен, на мой взгляд, излишней самонадеянностью западного стиля вообще, при котором твердое “да” говорится при наличии стопроцентного результата, но при отсутствии такового говорится не менее твердое “нет”... Так вот, дело происходит в небольшом монастыре Кхумджунг, недалеко от Эвереста, где у лам хранится главная святыня —. скальп йети, “Над деревней, прямо под самой остроконечной скальной башней Кхумбилы, расположился маленький монастырь, где семь дней в году разыгрывается действо с убийством “снежного человека” и чудесным приобретением самой драгоценной реликвии монастыря — “скальпа снежного человека”. При показе скальпа должны присутствовать трое старейшин деревни. К ящику, в котором хранится реликвия, каждый из них обязан приложить свою собственную печать. Чтобы собрать старейшин в монастыре, нам потребовалось добрых часа три. Когда нам все-таки удалось это сделать, скальп вынесли из дома монахи, и по очереди все трое старейшин надели его. Затем скальп натянул себе на голову Хиллари (при этом он был похож на застенчивого Робинзона Крузо). А потом его дали примерить и нам с Марлином Перкинсом. Всем нам, несмотря на длинные нечесаные волосы, скальп оказался велик на размер или больше. Это был таинственный предмет, куполообразный и покрытый редкой черной и красновато-коричневой щетиной, очевидно очень старый. По всем признакам — это скальп крупного антропоида, самый вероятный претендент — “горная горилла”. От основания до острой макушки скальп имел 20 сантиметров и 7 в поперечнике; длина овального основания — 25 сантиметров. Толщина жесткой почерневшей шкуры была от пяти до трех миллиметров, длина окружности основания — 70 сантиметров”. Возможно, и в нашей тайге где-нибудь хранится среди шаманского инвентаря скальп или даже шкура настоящего менква. Но трудно рассчитывать на большую открытость местных жителей в этом вопросе, учитывая, что шаманы подвергались в былые годы гонениям со стороны властей. И все же нельзя не заметить сходства в отношении местных жителей к “остроголовым объектам” там, в Гималаях, и тут — в тайге, оно почтительное, и даже весьма! Ламы в Гималаях семь дней в году устраивают торжественную мистерию с ритуальным надеванием скальпа йети. А угорские шаманы один раз в семь лет переодевают и “кормят” семерку деревянных идолов, изображающих менквов. Опять же, сходные названия объектов, остроголовость... Тут есть о чем задуматься даже скептикам. Наша тайга хранит еще немало тайн. В Овгорте, отдыхая после неудачи на Лесмиегане, я познакомился с охотником-промысловиком Федором Николаевым. Он знает о существовании “лесных людей”, считает, что зимой они находятся в спячке, “иначе бы следы были”. Еще высказал мысль, что эти существа каким-то образом влияют на наличность зверя в тайге и могут тем самым служить для охотника благоприятным фактором, или наоборот. Федор вспоминал: “Вырос я на Сыне и в детстве иногда видел на отмелях большие следы, похожие на человеческие. Я и тогда не очень-то верил, что они медвежьи. Да и медвежьи я знал хорошо”. В общих чертах мой поход к тому времени уже определился. Добравшись по Несьегану до устья Мухотсоима, я возьму курс прямо на юг. После достижения части гор построю плот и сплавлюсь на нем до слияния Кемпажа с Огурьей. Затем встречусь с Юрой Щегловым, и мы вместе сплавимся на байдарке. Таков новый план. Свою резиновую лодку, большую часть фотопринадлежностей, включая фотоловушки (это напоминает мины-растяжки, но вместо гранат — фотоаппарат со вспышкой), я оставил у Германа Вокуева с коротким письмом родным и частью дневниковых записей. В результате мой груз уменьшился примерно до 40 килограммов. Принимая во внимание пожароопасную обстановку, было бы грех не зайти к леснику. Узнал адрес. Лонгортов Павел Семенович оказался радушным и веселым человеком. Он познакомил меня со своей супругой Натальей Евграфьевной и пригласил к чаю. Хозяйка угостила огурцами из парников, вареной рыбой и прекрасным вареньем из лесной смородины. Пошел разговор. В 1979 году между верховьями реки Хулги и Сыни пропал один из исследователей проблемы реликтового гоминоида Владимир Пушкарев*. Именно его публикации в журнале “Техника — молодежи” о загадочных якутских “чучунаа” меня всерьез заинтересовали. Павел Семенович хорошо помнил Володю. Перед своим последним маршрутом он заходил к нему. Было это в конце сентября 1979 года. Хозяйка заметила, что тогда очень рано началась зима: “Второго октября выпал снег. Местами по пояс”. Сейчас можно только гадать, что произошло осенью того года. Поиски начались с большим запозданием и ни к чему не привели. Вскоре я распрощался. Павел Семенович, снова вспомнив Володю, сказал, жестикулируя: — У него был вот такой маленький ножичек, говорил: “Я же не на медведя иду...” Да и одежонка была совсем худая для такой осени. Мне-то хорошо известно, что такое ночной осенний холод в этих широтах при плохом снаряжении, когда леденящая сырость сгибает в дугу и ночь превращается в сплошной ад. *(По поводу очевидной гибели В. Пушкарева высказывались самые разные предположения — от романтических (живет среди “йети”) до мрачноватых. Так, во время моего первого одиночного маршрута в верховьях Малого Ханмея в 1980-м, осенью, я встретил там группу ученых из Свердловска. Один из них, Удалов Р.Б., высказал предположение, что Пушкарева, наверное, съели зеки. Увы, такое тогда было вполне возможно, хотя и в гораздо меньшей степени, чем сегодня, когда в тайге запросто можно поплатиться жизнью из-за рюкзака, например, или какого-нибудь снаряжения.) 3.08.1990. Вчера день пропал. Мы с Федором Николаевым вхолостую прогулялись на моторной лодке вверх по Несьегану, но до устья Мухотсоима так и не дошли: бензина не хватило. Я в разговоре перепутал этот приток с Муеганом, другим притоком, и Федор не взял запасной бак. Такова была внешняя причина еще одной задержки. Но в то же время от меня не укрылась явная нерешительность Федора в этом деле. У местных еще на памяти история с Пушкаревым, который тоже начинал с Овгорта. Отправить одинокого путника в место, имеющее дурную славу, не каждый решится. Результатом такой оплошности стало мое знакомство с родственником Федора — Василием Вокуевым, он, кстати, брат Германа, моего знакомого по Лесмиегану, который был на покосах. Поселок небольшой. И все почти друг другу родня. Василий, степенный, немногословный мужик, не стал банально отговаривать от маршрута, а внимательно выслушал мои планы и сказал: Маршрут стал реальностью. На моей старой карте 1953 года (пятикилометровка) сразу за устьем Мухотсоима обозначено пересечение Несьегана с “варгой” — вьючной тропой оленеводов. Варга в прошлом была артерией тайги и тундры. Никто не может сказать даже приблизительно, когда были проложены эти северные дороги. Сам я предполагаю, что они существовали еще в гиперборейские времена и связаны с народом баргу, древнейшими обитателями Арктиды, которые в постледниковый период начали интенсивное освоение севера Евразии, заложив основу варяжской культуры русов и скандинавов. Позднее варга — “тропа варгов” — начала использоваться оленеводами в основном зимой, поздней осенью, изредка летом. Ее пульс совсем не прослушивается на болоте, но на кряжах он вполне отчетлив. Тут ее ни с чем не спутаешь, так как тропа, выбитая за многие века миллионами оленьих копыт и отшлифованная бессчетным касанием нартовых полозьев, походит местами на узкую канавку с перетертыми корневищами старых деревьев на дне. Но ныне варга обманчива. Она мстит нам за свое забвение. Я выгрузился из “казанки 5М”. С реки виднелась просека — начало варги. Мы с Василием попрощались. Он деликатно не торопился в поселок, давая мне шанс передумать: он копошился с мотором... И лишь когда я уже был далеко, донесся постепенно замирающий гул его “вихря”. Я быстро расстался с иллюзией насчет обозначенной на карте вьючной тропы. Просека исчезла, лес спустя несколько километров прервался у огромного нюрма, и я, утопая в болотниках, погрузился в великую бессмысленность своих усилий. К концу дня мой путь завершился у какой-то широкой реки. Это мог быть как Несьеган, так и Омрасьеган — другой приток. Такая неопределенность возникла от совершенной невозможности проложить свой маршрут по карте. Я столько за день петлял вокруг болот и так увлекся звериными тропами, принимая их за варгу, что в конце концов потерял всякую уверенность в направлении. Вижу, что река полноводна, как Несьеган. Но течение слабое. Вброд не перейти. Завтра схожу вплавь на тот берег для разведки, а сегодня я уже ни на что не годен. Сварю еду, выпью чай и лягу спать. Обнаружил пропажу флакончика “Дэты”. Есть тюбик “Редэта”, но это не то. Местные говорят, что в Овгорте после Ильина дня комар идет на убыль. В Овгорте его и сейчас нет, а тут... Уже засыпая и блуждая своим двойником вблизи лагеря, я отчетливо увидел на том берегу холмик с православным восьмиконечным крестом. Кто знает, какие знаки определяют наш путь? 4.08.1990. День был тяжелый. Утром вместо бодрящего купания сходил вплавь на тот берег. Никаких следов варги не обнаружил. Поел, собрался и пошел, плутая меж бесчисленных лосиных троп. Приблизительно через час среди елового вертикалья проглянуло что-то горизонтальное. Подумал: не мерещится ли? Нет. Все нормально — впереди олений кораль. Сооружение представляло из себя нехитрую систему загонов общей площадью с гектар. Впрочем, не мерил. Тут же обнаружил тропинку, которая привела меня к покинутому лагерю оленеводов. Каркас чума, нехитрый столик, кое-какая посудная мелочь. Все на возвышенности. А внизу — река. После краткого отдыха я вновь обследовал противоположные отмели и, к своему удивлению, обнаружил там на песке человеческие следы. Судя по степени замытости дождем, принадлежать они м эгли ребятам группы Щеглова, но тогда это Несьеган! А как же кораль и слова Василия? Маловероятно, что тут прошла какая-то группа туристов — об этом я узнал бы в Овгорте; а местные по эту пору здесь не ходят. Озадаченный, я возвратился в лагерь. Посидел, почаевал и, оставив под перевернутой миской записку (кто, куда и откуда), пошел пр_ямо на юг, к Софьиным горам, уже не присматриваясь к тропам. Через несколько часов продирания сквозь ужасающие завалы я вышел к довольно Крупному и быстрому ручью. Далее шел по нему вверх час-полтора, а затем снова на юг. Закончился дневной переход на сухом и обширном торфянике. Буду устраиваться тут на ночлег. Мошка клубится роем: не было б дождя. Палатку все же ставить не буду. 6.08.1990. Вчера запись не делал, что говорит само за себя. Не знаю, сколько прошел, но это был мой предел. В низинах — болота, где ноги утопают по колено во мху и жиже. А на кряже — бесконечные завалы вырванного с корнем леса — след былых ураганов. Мошка, комар и пот — в разные стороны брызгами. Жара. Озабочен потерей аппетита. Сегодня утром проглотил ложек десять каши, через силу. И пить. Пить... Переночевал прошлую ночь у какого-то болота. Спал плохо — под спальником духота, а откинешь клапан — комар. И так всю ночь. Среди этого ада мои поиски на Памире вспоминаются как нечто курортное... Сегодня с утра пересек пару ручьев. В первом из них купался для приведения себя в сознание. У второго пил зеленый чай. Судя по все большей и большей сухости болот, я забираюсь на Софьины горы. Днем после затяжного подъема наткнулся на очень старую зимнюю просеку, идущую строго с севера на юг. Предположительно, это привязочная просека картосъемщиков 1952 года. Диаметр вновь выросших на ней деревьев около 20 сантиметров. Старые пеньки возвышаются на метр и более (что и говорит о зимней порубке), но это уже труха. На южном окончании просеки была площадка, служившая, видимо, местом лагеря для топографов тех лет. Не есть ли это, собственно, наивысшая отметка Софьиных гор — 213 метров? Предвижу еще большее безводье. На одной из возвышенностей оставил на большом поваленном дереве почти весь запас овсянки, кеды и записку, чем облегчил себя на добрых пяток килограммов. К тому времени жажда достигла апогея, и я сказал себе, что если через полчаса не встречу воду, хотя бы болотную, то придется возвращаться к последнему пройденному ручью, до которого часа три или четыре хода. Не хватало еще в мумию превратиться на этих сопках. Но судьба улыбнулась мне. После очередного косогорчика, за пересохшим болотцем, я припал всем телом к прекрасному ручейку и тут же решил, что на сегодня хватит. Утолив жажду, разделся (пик жары спас от комаров и гнуса), искупался. Аппетита нет совершенно. От одежды сильный запах аммиака. После всех восстановительных процедур я немного обследовал окрестности и убедился, что место довольно живописное. Ручей разделял два косогорчика. А в его верховьях виднелось нечто вроде сглаженного цирка с долинкой в центре. Лес был на удивление сухой и чистый. Немного поколебавшись, поставил палатку. Степень физической уязвимости в ней увеличивается, но в то же время палатка создает определенный комфорт, чувство дома, что ли... А может, материнской утробы. После тяжелого походного дня огромное блаженство лежать, засыпая в ней под бархатным покровом заката. Уже затемно, сквозь глубокую дрему, я услышал короткий, но странный крик. Его сила как бы постепенно и в то же время быстро возросла и столь же постепенно и быстро иссякла, вызвав в груди особую и ни на что не похожую вибрацию. Сонливость как рукой сняло. Я прислушивался, но повторения не было, лишь обычные шорохи ночного леса. Потом были цветные сны, от которых к утру в памяти остались один лишь яркий образ пожилой женщины и тающее убеждение, что это и есть та Софья, чьим именем названы, словно в шутку, эти пологие таежные горы... 7.08.1990. Жара и духота не спадают. Посчитав, что покинутый сегодня утром ручей — верховья Нярьегана, я решил сменить курс на юго-западный, с тем, чтобы пройти по северо-западному склону Софьиных гор, подсекая верховья ручьев бассейна реки Несьеган. Только это спасет меня от безводья. Из всех продуктов самым значительным остается рис. Его можно есть и утром, и вечером. Остальные крупы лежат почти невостребованно. Прошел очень мало, километров восемь. Валюсь в мох через каждые 300 метров. Место для ночлежки плохое: от чахлого ручейка сырость плюс туча мошки — спасает палатка. 8.08.1990. Похоже, что я вышел к Катвою. Мне надо его трижды пересечь, так как он в верховьях делает весьма замысловатую петлю, оправдывая свое возможное название: “кат вой” — “змеиный ручей”. Думаю, что один раз я его пересек в виде совсем тоненького ручейка, текущего на северо-запад, а теперь я пересек его как ручей несколько крупнее, но текущий в противоположном направлении, с востока на запад. Где-то за следующим поворотом должна быть вьючная тропа, указанная на карте 1953 года. Найду ли я ее? 9.08.1990. Ночью шел небольшой дождь, и я занес все вещи в палатку. Место, конечно, ужасающее, это вторая такая ночевка. Сырость, заросли и чахлый ручеек почти под спальным ковриком... Но отыскать ровную площадку для сна нелегко. Вечер того же дня. День был ходкий. Шлось на удивление легко. Думаю, что после дождя в атмосфере что-то изменилось. Что и повлияло на самочувствие. За два часа я вышел к довольно приличному ручью с течением на север. Думаю, что это Катвой, сделав свой второй поворот, устремляется к Несьегану. Искупался, пособирал почти уже спелый шиповник и, взяв прежний азимут, вышел вскоре на хорошо проходимые склоны, поросшие березняком. Всюду тропы лося и дикого оленя, помет. Через несколько часов спустился на заболоченную низменность, поросшую карликовой березой и ивой, пройдя которую (километра три) как-то неожиданно наткнулся на широкую реку с очень медленным течением. Вода теплая. Неужели я на одном их истоков Кемпажа? Привязаться по карте совершенно невозможно. Уж очень легко я вышел к Кемпажу. Гложут сомнения. Но, как бы там ни было, прошел по этой реке несколько километров вниз и поставил палатку. Место очень живописное: невысокие крутые холмы с лиственницей и елью, в реке большие заводи. Настоящий затерянный мир. 10.08.1990. Часа в четыре утра меня разбудил “трубный глас”. Выбравшись из палатки, обнаружил шагах в десяти здоровенного лося — быка, каких до этого встречать не приходилось. Он стоял, глядя на меня, и непрерывно трубил оглушительно, вызывая, надо полагать, на поединок. Но вызов я не принял. А вместо этого стал малодушно поджигать кучу заготовленной с вечера бересты, стараясь, впрочем, “не терять лица”. Он постоял-постоял, а затем, повернувшись, побрел вниз по реке, продолжая трубить без перерыва. Так постепенно и затих этот возмущенный голос природы. Я лег досыпать. Думаю, что причиной визита, помимо приближающего гона (он начинается с середины августа), было то, что я разбил свой лагерь на его любимом месте — уж больно ровненькая площадка мне приглянулась. Как тут не возмутиться? По берегам реки все чаще и чаще встречаются кусты шиповника и жимолости. Эта “супружеская пара” подкрепляет меня витаминами. Ем на ходу. Если позволяет глубина реки, перехожу с берега на берег, срезая излучины. 11.08.1990. Впервые за все путешествие отлично выспался. В реке все чаще попадаются камни. Вот сейчас, во время обеденного чаепития, я остановился на каменистом месте, сильно напоминавшем мне уральские быстроходные реки среди камней. Очень надоела глина под ногами. К вечеру встал лагерем у подножия крупного холма рядом с рекой. После приготовления пищи и заготовки дров пошел присмотреть в округе старые сухие елки для плота. Пора его уже сбивать. А то на пояснице дает о себе знать здоровая лопнувшая мозоль величиной с небольшой портсигар. Да и на ногах между пальцев куча трещин от резиновых болотников. Грибы удались на славу. Лежу в палатке. Смеркается. Порой достаю в который уж раз свою пятикилометровку, пытаясь определить, где я. Кемпаж ли это? Река петляет так сильно, что выявить ее направление очень трудно: огромная масса малых излучин составляет какую-то одну большую, а та, в свою очередь, тоже не последнего порядка... В горах проще. Под вечер настроение что-то испортилось. Если б не зеленый чай, то было бы совсем грустно. Зеленый чай для жаркого времени — клад. Порой кажется — все! Измочален до предела и ни на что уже не годен. Но... выпил две-три пиалы — и снова в добром здравии. 12.08.1990. К вечеру небо стало затягивать тучами. Где-то громыхает, и пошел слабый дождь. Весь день занимался постройкой плота. Нелегко оказалось отыскать семь сухих елок подходящего размера. Очень много сухих листвянок. Но из них плот — как топор. Прикинул размеры: длина — 3,5 метра. Ширина— 1,5. Тяжеловат, конечно, для каменистых мест — ведь там придется, разгрузившись, перетаскивать его вручную, но делать нечего: хочется, чтобы плот был построен. Для скрепления, кроме капронового фала, я нес с собой дюжину гвоздей длиной 150 миллиметров. Вспомнил, что утром меня “озарило”: это не Кемпаж. И даже не Несьеган. Это Лесмиеган! Почти из “Детей капитана Гранта”. 13.08.1990. Ночью сквозь сон воспринял воздействие аналогичное памирскому. На Севере это впервые. Кроме явного осознания чужого присутствия, я как бы побывал некоторое время под высоким напряжением. Уверен, что слышал в этот момент звук, похожий на гудение огромного шмеля. Утром разбудил дождь, ударявший каплями по палатке. Наконец-то рядом в реке крякали и плескались утки, ныряя с шумом и руганью. Тут край непуганых уток, и ко мне они почти равнодушны. Ночь с 13 на 14 августа. Весь день на плоту. Вначале — множество порогов через каждые сто метров. Плот через них приходится тащить из последних сил. Затем река углубилась фарватером. Изменилась и растительность на ее берегах. Каменистые места кончились. И началось другое: из-за глубины более трех метров шест часто не достает дна. Да и течение ослабело. Затормозился. Много поваленных коряг. Часто прорубаюсь. Плот, конечно, слабоват — еле держит меня с рюкзаком, но если б сделал больше, то не смог бы протаскивать его через завалы. Пишу при свече. Место ночевки мрачновато — “Угрюм-река”. Вокруг по правому берегу простирается унылый болотистый распадок со следами былых пожарищ и весь в каких-то рытвинах, ямах... Странный пейзаж. Береза по берегам почти исчезла. Весь день 13-го плыл в дыму. Его, очевидно, придавило к земле дождем. Сейчас туман. Все смешалось. Вижу, что немного простыл. Спать. 14.08. 1990. Сегодня день сюрпризов. Встал рано, собрался и пошел на плоту вниз. Река, как всегда, сильно петляла. Но понемногу набирала вес. Каменистых мест нет уже совсем. Берега относительно высоки и круты — 5—6 метров, сильно поросшие шиповником, жимолостью. А иногда и поспевшей красной смородиной. Есть черемуха. Очень крупная. В реку клонятся готовые упасть лиственницы и ели. Вот они-то, упавшие деревья, и доставляют немало хлопот для моего продвижения. Иногда попадаются такие баррикады, что теряешь по часу и более, разбирая и прорубаясь сквозь них с топором. Только я разобрал очередной такой завал, разогнался — насколько это возможно на плоту — и... выскочил на широкую реку. Первая мысль: “Несьеган! Я шел по Катвою”. А потом я перестал гадать, а просто не спеша отталкивался шестом, осматривая берега. Идти по широкой реке после мрачных теснин — одно удовольствие. Вижу проплывшую торпедой под плотом крупную рыбину. Оставил шест. Размотал семиметровую леску с блесной (больше нечего), несколько раз бросил и увидел, как рыбина, выскочив рывком, схватила наживку и попалась. Спустя пять минут я ее разделывал. Щука средних размеров. Граммов на восемьсот. Интересно, что я назвал щуку “рыбой”. Но для местных она именно щука, и порой можно услышать такой разговор: “Что, рыба есть в реке?” “Нет, только щука...” Уважающие себя мужики никогда не унижаются до ловли щук. Такая забава достойна только мальчишек, которые и ловят этого “зверя” на Оби и притоках с дебаркадеров или пристаней. Взрослые же за рыбу считают муксуна или тайменя. Пелядь идет в сетки — это тоже не рыбалка... Ну, а мне, как туристу и дилетанту, уха из щуки простительна. Тем более, сенситивный режим поискового вегетарианства порядком осточертел. Итак, я попал в интересную ситуацию: забрел туда, куда местные не заглядывают, а туристы и тем более. Затем заблудился среди полного отсутствия следов человека (если не считать топографической просеки полувекового возраста). Затем пошел на плоту по неведомой реке и попал на другую — более широкую, но тоже неведомую... Конечно, это Несьеган, но все же есть нечто от посещения затерянного мира, и это ценно. Спал на отмели без палатки. 15.08.1990. Продолжаю движение вниз по реке. Наконец-то на небе показалось солнце, пробившись сквозь тучи и дым. В реке косяками ходит мелкий окунь. По какому-то сигналу эти рыбешки выскакивают из воды одновременно и на большой площади, тогда вода вокруг плота мгновенно “закипает”. Отдельные рыбки пролетают до метра и более. 16.08.1990. Ночь не спал. Вес шел на плоту, подыскивая подходящее место для ночлега, и дотянул до того, что разразилась апокалиптическая гроза с такими раскатами, что по силе и продолжительности каждый из них напоминал взлет реактивного самолета в пяти шагах. Сверкало все небо. И продолжалась эта какофония часа три. Она еще не совсем успокоилась, а я в полной темноте и под слабеющим дождичком начал разводить большущий костер для просушки вещей и самого себя. Всю грозу я пролежал на плоту под куском целлофана. На одной из отмелей вижу знак — поставленную вертикально корягу с закрепленной наверху берестой. На бересте записка, а рядом еще воткнутая палка с лосиным черепом. В записке: “Привет, коллеги! Четвертый день пути вниз. Состояние критическое. Еды на три дня. Лодка вся течет, клея нет. Но думаем добраться вовремя. Наверху стоянка. До встречи Олег”. Я пошел наверх. Там кострище с уже остывшей золой, но в то же время зола не замыта ливнем. А это значит, что бивак был совсем недавно, уже после сильного дождя. Что за глупость — не поставить число? Думаю, что Олег — парень из группы Щеглова. Река обладает явным обаянием. Тайга по берегам очень стройная, травы густые, а земля под ними черная (видно по обрывам у воды) на целые километры. Горельников очень мало. Несьеган гораздо приветливей Лесмиегана. С продуктами дело обстоит так: Рис -- 9 пиал без верха На месте грозовой ночевки была очень странная глина, похожая на урановую, от нее уже сутки на болотниках сияет радуга. Сегодня, несмотря на небольшой дождик, полдня шел на плоту, чтобы не терять времени. Еще неизвестно, какова протяженность реки. Если немного задуматься над берестяной запиской, где говорится, что “продуктов на три дня, но думаем, что успеем”, то можно сделать вывод: мне на плоту понадобится как минимум неделя. Из этого и буду исходить в своих ожиданиях. Продуктов хватит вполне. Когда дождь стал совсем проливным и вода потекла за шиворот ручьем, я пристал к берегу и развел большой костер. Приготовил какао, просушился. Все довольно быстро. Вечером похолодало. Дождь кончился. В палатке уютно, комаров нет, и чувствуется дыхание ранней осени. 17.08.1990. Меня догнали двое ребят из группы Юры Щеглова: Алексей и Саня. Окончательно определившись с рекой (Несьеган, а до этого Катвой), я узнал, что Юра с товарищем сейчас на Кемпаже, и пойдут послезавтра, так и не дождавшись меня. Ребята посоветовали сделать весло, чем я и занялся, потеряв день хода. От шеста толку уже не было. Весло получилось сперва короткое, пришлось сделать вставку. Уже темнеет. Поставил палатку, постелив под нее лапник. Холодно, и комаров нет. Сижу у костра, слушаю шум тайги. 19.08.1990. Поздно вечером. Я снова в Овгорте, 18-го с утра, как сел на плот, так и шел на нем день и всю ночь, лишь дважды останавливаясь перекусить и выпить чай. Намерен был пройти все 65 километров при непрерывной работе веслом. Особенно утомительно это оказалось ночью, и, чтобы как-то развеяться, я решил считать по 1000 махов и затем начинал снова. Накрапывал дождь. Тьма полная. А небо затянуло тучами. Ориентировался на слабый отблеск воды и смутные очертания леса вдоль берега. Иногда раздавался сильный треск сучьев и топот копыт — значит, я вспугнул с водопоя лося. Понемногу светлело. Утром увидел рядом с каменистым устьем Муегана моторный баркас, а на самом Муегане еще две моторные лодки. Решил не задерживаться, поскольку Овгорт был уже близко, но проходя мимо, слышу кто-то кричит: “Эй, друг! Плыви сюда!” Оглядываюсь — стоит человек невысокого роста — хант и зовет меня, рукой машет. Я возвратился, причалил. Это был Степан Лонгортов. Пошли к костру. А там еще четверо рыбаков — не овгоротские, сынинские. Поговорив с ними, решил оставить свой плот. Через час-два они пойдут в Овгорт с уловом. А до этого еще пару раз заведут невод. Что и сделали. Улов большой: щука и окунь. Сфотографировал их за работой. В Овгорт шли под дождем. И я капитально продрог на ходу — сказалось утомление последних дней. Отогревался в гостях у сыновей Степана (сам он из деревни выше по Сыни), поглощая чай кружку за кружкой и закусывая муксуном. 21.08.1990. Еще при подходе к поселку меня поразила степень обмеления Сыни. Кругом обнажилось дно. Судоходство нарушено. И возникла большая проблема с выездом. Никого знакомых в поселке не оказалось, и я даже несколько подзастрял в местной гостинице. В конце-концов нашел одного малого с моторкой, чтоб он за деньги подбросил до Ямгорта. В Ямгорте остановился у Конева Николая. Из его окон открывался прекрасный в,ид на Сыню. Погода портится. Подул резкий ветер. И на Сыне поднялась волна. Под вечер сходил в гости к Михаилу Харлампиевичу Каневу. Он знаток этих мест. На вопрос о “диких людях” отреагировал серьезно, сказал, что видеть не видел, но помнит один случай из своей молодости. Охотясь в районе Сыни, он пережил однажды совершенно неожиданное и сильное беспокойство, после чего спешно покинул то место. Говорит: “Было такое чувство, что кто-то пристально смотрит на меня, как бы изучая. Очень неприятное ощущение. И вот сколько лет прошло, а в память врезалось сильно. Больше ничего такого не испытывал...” Я не придал бы этому случаю большого значения, если бы рассказчик был человеком в тайге случайным, а не бывалым охотником и рыбаком, выросшим в этих местах и знающим цену слова. Похоже, что речь шла о силовом воздействии: случай весьма типичный. Я, в свою очередь, вспомнил пару эпизодов на Катвое, когда среди бела дня приходила как бы внезапная “обесточка”, охарактеризовать которую можно выражением “душу вынули”. Такое вампирическое вторжение в психику извне многие чуткие люди нередко испытывают в обществе других людей, что естественно в наш неспокойный век с его отсутствием дисциплины мыслей и эмоций... Но наблюдать подобное в условиях глубочайшей тайги?.. Хотя надо признать субъективность таких свидетельств. Сам я даже не фиксировал подобное в дневнике, прекрасно понимая, что “обесточка” могла случиться от чрезмерного утомления и одиночества. С другой стороны, всякая запись в дневник невольно заостряет на чем-то таком внимание и может способствовать дестабилизации психического состояния от сомнительных причин. Поиск в одиночку тем и хорош, что можно почти всегда держать свою психику под контролем, и тогда только бесспорное и сильное проявляется как рисунок тушью на Tabula rasa (лат. гладкая дощечка, то есть чистый лист, нечто чистое, нетронутое.) И напротив, любая группа людей всегда склонна к искажению действительности и просто паникерству. В Ямгорте тоже остановка: теплоход сломался, и теперь единственное, на что придется рассчитывать, чтоб добраться до Оби, — моторная лодка, попутная или нанятая. 23.08.1990. Оказии не подворачивалось, но я видел, что Николай в беде меня не оставит. И точно, часов в 8 вечера он сказал: “Поедем, однако, вечером. Чего ждать-то?” Но выходить надо было не позднее десяти, чтоб в темноте не налететь на бакен или корягу. Однако собраться быстро не получилось, поэтому вышли позднее. Часа через полтора пути мы заметили слева несколько лодок и причалили к берегу. Здесь на покосе семья хантов Лонгротовых. Поговорив с ними, пытаемся завести мотор — он заводится, но что такое? Оказывается, уже у самого берега в самый последней момент у нас начисто срезало вал, как фрезой, разумеется, вместе с винтом. Что за напасть? Крепко менквы держат меня. Делать нечего, заночевали в палатке, которую гостеприимно уступила хозяйка, удалившись в шалаш. А хозяин утром дал нам свой “вихрь”, чтобы доехать до Азово на малой Оби. В путь мы отправились в 10 утра. Была еще одна заминка буквально в километре от пирса — мотор заглох, и мы полчаса попеременно дергали тросик. Тут уже сам Николай смутился от такой невезухи. Но вот и причал. Узнаем, что вскоре будет “Метеор” на Березово. Распрощавшись с Николаем, подарил ему топорик и пошел искать рыбу у местных. С трудом купил пару здоровенных муксунов за 10 рублей для жены. Будет с чем сдаваться. Рыбак сказал, что рыбы совсем нет, так как в низовьях Оби прорвало нефтепровод, и две речки, притоки, совершенно поражены. Это и сказалось на всей обской рыбе. 24.08.1990. Лечу на Тюмень. Рейс в 10.50. Вчера тоже не обошлось без приключений. Пытаясь вылететь из Березово хоть куда-либо (в аэропорту сплошные задержки, люди сидят неделями), я взял билет до Салехарда, благо и там дела были. Но не тут-то было! Иду на регистрацию, и выясняется, что мне продали... “лишний билет”. Я уже не спорил. Это все менквы шалят. Но Кастанеда сказал бы — нагваль. Прогуливаясь в расстроенных чувствах по аэропорту, увидел у двух мальчишек хантов какую-то книгу. Попросил ее. Оказалось, что это довольно редкий сборник работ этнографа В.Н.Чернецова, изданный в Томске. Весьма кстати… Вот что там написано: "Кроме них (кулей и менквов. — А.Н.) в лесу живут Мис-махум (народ Мис). Это добрые существа. Они чрезвычайно богаты и посылают также богатства людям. Встреча с Мис-махум приносит счастье. Иногда девушка или женщина Мис приходит к вогулам (Вогулы - устаревшее название манси), становится чьей-нибудь женой, вместе с ней приходит счастье. Точно так же вогулы ходят искать Мис-нэ. Чтобы взять ее в жены. Самые черные соболи — это соболи, посланные народом Мис. Менкв, куль и Мис обычно недоступны взорам людей и становятся видимыми по своему желанию. Точно так же могут изменять свой рост. Мис-махум лишь немного выше людей. Отличить человека Мис можно по длинной шее, семи пальцам. Кроме менкв и Мис-махум в лесу же живут уччи. Это тоже менкв, — как сказал волхв, это злое существо, все покрытое шерстью. Глаза у него расположены не как у всех смертных, а один глаз на лбу справа, а другой слева около подбородка. Подобно этим лесным чудовищам в воде живут виткищ и юр. Облик их очень схож. Рост их достигает четырех сажен. Копают землю и при случае едят людей. В прежние времена в земле жил махар — мамонт. Он имел на голове два громадных загнутых рога” (В.Н.Чернецов "Источники по этнографии Западной Сибири". Томск, 1987 г.) Надо отдать должное вогульским информаторам Чернецова, которые корректно обошлись с мамонтом, что, естественно, заставляет серьезнее отнестись как к диким людям, так- и к возможным реликтовым земноводным (виткищ и юр), которые, я уверен, еще обитают кое-где в реках и озерах Сибири, подобно существу из шотландского озера Лох-Несс. В Сибири для этого условий неизмеримо больше. Все, что касается изменений роста диких людей и их относительной видимости вообще, можно отнести к гипотетическим воздействиям на психику человека. Известно, что подобными “фокусами” владеют некоторые мастера восточных боевых искусств, используя приемы бесконтактного воздействия на противника. Специалисты считают это следствием развитой в результате тренировок цигун-энергетики. Легко предположить, что у йети те же способности развились сами собой, в условиях сверхэкстремального существования... Опять же, этнограф Чернецов в своей книге пишет о “циклопизме” некоторых видов диких людей, о чем упорно рассказывают ханты и манси. Мне довелось услышать об этом на Лесмиегане от Герасима. Кстати, в основе слова “циклоп” лежит греческое “цикл”, то есть круг. Но в изначальном смысле, видимо, подразумевается спираль, откуда и сохранилось понятие “цикличности” как категории повторяющейся, но всегда на других уровнях оси времени. Этот спиралеобразный смысл сохранен также в метеотермине "циклон". У меня дома хранится вырезанная из дерева морда страшного Яг-Морта, у которой помимо двух маленьких глаз есть еще и третий на лбу, изображенный в виде спирали. Яг-Морт — “снежный человек” народа коми, а его деревянные изображения — элемент традиционного народного творчества. Но по сути, это типичный циклоп. Спиралеобразный “третий глаз” — деталь характерная. Если попытаться описать в образах ощущения психического контакта с феноменом, то это действительно похоже на провал сознания в некий спиралеобразный мальстрим... Мне довелось испытывать подобное в нескольких местах горного Таджикистана, когда физический паралич удавалось преодолеть лишь предельной концентрацией в районе лобных долей. Сегодня с утра до вылета в Тюмень пошел в Березовский краеведческий музей. Музей беден. Нет даже экспозиции памяти князя А.Д. Меншикова, умершего тут в ссылке в самый канун гнусной бироновщины. (Могилы этого великого сподвижника Петра I тоже нет; она была расположена на крутом берегу Оби и осыпалась в воду вместе с другими захоронениями). Из культовых предметов есть один лишь шаманский бубен да несколько фигурок иттерм. Это результат совдеповской борьбы с “пережитками”. Посетителей тоже нет. Мне даже показалось, что краеведческий музей Овгорта богаче этого. Но по теме йети удалось найти кое-что. Поговорив с научным сотрудником музея Верой Владимировной Устиновой, я записал воспоминания об экспедиции на Ямал в составе группы культработников. Устинова рассказывала: “После'Нового, 1968 года мы поехали с ненцами в район поселка Антипаюта. Нас, городских, было несколько человек, все из Салехарда. Однажды утром услышали крик одного из ненцев-оленеводов. Выбежав наружу, увидели огромные следы на свежем снегу. Самое близкое расстояние от цепочки следов до ближайшего чума было метров 5 или 7. Ненцы были очень возбуждены и наперебой говорили, что приходил большой человек с красными глазами, и надо, мол, уходить отсюда. Буквально через пару часов стоянка снялась. А перед этим был зарезан олень, и на высоких жердях, чтобы песцы не достали, оленеводы закрепили большие куски мяса”. В рассказе Веры Владимировны мало необычного, разве что сам объект. Паника ненцев понятна: как страшен медведь-шатун зимой, так же и менкв-шатун. Отсюда — зарезанный в срочном порядке олень и бегство с места стоянки. Я придерживаюсь мнения, что йети, менквы, уччи и т.д. находятся зимой в спячке. Из публикации в публикацию приводятся сведения в пользу этого. Кому надо — сам найдет, литературы хватает. Замечу вот что. В древних русских летописях, чья информация легла в основу средневекового “Русского художника” и в “Записки о московитских делах” Герберштейна, сообщаются удивительные сведения о лукоморцах, загадочных аборигенах Югры, с которыми разные купцы вели меновый торг “товар на товар” еще в эпоху первых Рюриковичей... Сразу вспоминается пушкинское Лукоморье, где “леший бродит”, “русалка на ветвях сидит”... И правильно вспоминается. В сказках вообще гораздо больше истин, чем мы думаем, надо только найти “нить Ариадны”. Лукоморьем в древности называли довольно обширную часть современной Тюмени, простиравшуюся к востоку от низовья Оби почти что до самого Енисея. Это была часть Югры, которая названием своим, как я думаю, обязана морской луке (Лукоморье), образованной характерным изгибом Обской губы. Были и горы Лукоморские, ныне — Сибирские увалы. В этнографическом плане этот регион по сей день остается белым пятном и более-менее исследован лишь на предмет нефти и газа. Так вот, в различных письменных источниках сообщались удивительные сведения о лукоморцах. “...Сказывают, что с людьми Лукоморий происходит нечто удивительное и невероятное, весьма похожее на басню: как носится слух, они каждый год умирают, именно 27 ноября, когда у русских празднуется память св. Георгия, и постом оживают, как лягушки, на следующую весну, большей частью около 24 апреля”. Это из книги Зигмунда Герберштейна*, немецкого дипломата, посетившего Россию в первой половине XVI века. *(Зигмунт Герберштейн (1486—1566) — барон, немецкий дипломат и путешественник. В 1517 году прибыл в качестве посла в Москву. В 1549 году выпустил книгу “Записки о московских делах”, в которой дал историко-географическое и культурно-экономическое описание России). Далее он описывает, как купцы, торговавшие с лукоморцами, оставляли в условном Месте свой товар, затем уходили, возвращались и забирали то, что им приносили взамен. О том же писал в X веке хорезмиец аль Бируни: “Способ торговли народа Юры (искаж. “Югра”. — А.Н.) заключается в том, что они оставляют свои товары на границе своей страны и удаляются от них по причине их дикости и страха перед другими людьми”. Есть и в нашей “Повести временных лет” подробный рассказ новгородца Гюряты Роговича о своеобразной торговле с народом “югра”. То, о чем сообщают источники, по-современному называется бартер, дополненный, правда, немыслимой в наше время степенью доверительности. Но суть в другом. В целом эта информация содержит в себе несообразность. Дело в том, что основным северным товаром являлась пушнина (рухлядь), и как бы могли эти лукоморцы ее добывать, если весь основной сезон зимой спали мертвым сном? Летом-то какая пушнина? Видимо, обмен производился с самоедами и уграми, а лукоморцы — это уччи и менквы, которых тогда в тайге было неизмеримо больше. Купцы — народ любознательный, профессия обязывает. Возвращаясь из своих одиссей, они, конечно, рассказывали дома о самом необычном, что встречается в далеких “лукоморьях”. Так дела торговые постепенно перемешались с легендами о “леших” и “русалках”, и легли на ткань летописей и даже пушкинских сказок. Можно было бы предположить, что феномен менквов и им подобных связан с подсознательными структурами человеческой психики, то есть с архетипами, если пользоваться терминологией К.Г. Юнга. Но вот следы... От них никуда не деться! Считается, что и духи способны оставлять после себя слабые знаки присутствия, но это явно не тот случай. В исландской “Саге о Гретгире”, повествующей о событиях X века, рассказывается интересная история о том, как человек, по имени Глам, погиб из-за “злого духа”, поселившегося в одной из долин острова. Предыстория такова: после небольшой непогоды жители деревни пошли искать Глама, но обнаружили следы борьбы и его мертвого... “Наконец, нашли они в верхней части долины вытоптанное место: всюду валялись вывороченные камни и земля, как если бы там шла жестокая борьба. Они внимательно осмотрелись и увидели Глама, лежавшего немного в стороне. Он был мертв и черен, как Хель, и огромен, как бык. Вид его был отвратителен, и они содрогнулись. Все же они попытались отнести его в церковь, но еле-еле дотащили до края одной расселины неподалеку от того места. С тем и пошли домой и рассказали обо всем хозяину. Тот спросил, отчего мог умереть Глам. Они рассказали, что видели там следы, такие большие, как если бы были дном бочки. Следы шли от вытоптанного места наверх, к тем скалам, что в верхней части долины, и за ними тянулись большие пятна крови. Отсюда люди вывели, что, наверное, Глама убил тот злой дух, что жил там раньше, но, наверное, он получил в сражении рану, которая его доконала, потому что с тех пор этого духа никто не видел”. (“Сага о Греттире”, Новосибирск, 1976, с. 58.) Хорошую следовую полосу удалось обнаружить группе Юры Щеглова в верховьях Кемпажа. Спустя некоторое время после наших поисков мы обменялись письмами. Привожу его текст, лишь кое-что сократив. “Благодаря тому, что я вел дневник, сейчас легко восстановить события объективно. Поэтому решил изложить все хронологически с того дня, с которого мы и расстались в Овгорте. Вечером того же дня устроились на ночлег в гостинице, предварительно начав переговоры о заброске моторными лодками до реки Омрасьеган. На следующий день 25.07. в проливной дождь после разговоров с лесником, председателем и участковым я смог уговорить трех хантов забросить нас. Уже под вечер появился просвет в тучах на 30 минут, и это все решило. Нас подняли до реки Омрасьеган. Первые четыре дня были самые трудные. 26 июля мы начали подъем наверх, но никак не удавалось наладить порядок и нормативный ритм. 29 июля наша группа разделилась, двое остались, а мы вчетвером ушли вперед — таков был уговор заранее. 30 июля ночевали на высоком правом берегу Несьегана в 16 км выше реки Катвой. Берег там был весь в великолепном сосновом бору, и вообще чувствовался некоторый подъем местности вокруг реки. На реке, как обычно, гуси, лебеди, утки. Из крупных зверей следы только лосиные, ни росомахи, ни медведя. Возле впадения реки Катвой в Несьеган видел что-то типа обрушившейся медвежьей берлоги. Начиная с 31 июля по 3 августа снимал карту реки в процессе движения. Вообще, после реки Катвой на Несьегане много перекатов. Река Клевощей, от которой мы повернули на юг, была достигнута 2 августа в полдень. А в целом 31, 1-го и 2-го ландшафт отличался однообразием (либо притупилось внимание). Ориентироваться по ручьям между рекой Катвой и Клевощей невозможно, но и пропустить Клевощей сложно, так как Несьеган в месте впадения этого притока разваливается практически пополам. Там мы и высадились на левый берег. Оставив лодку и запас еды, вышли на юг 3 августа часа в 3 дня. Шли вдоль болота, придерживаясь едва заметной местами тропы. Это было ошибкой, необходимо было обходить все болота тайгой. Пройдя часа два с половиной, решили остановиться на ночлег и найти зимник, который, если верить карте, проходил западнее болота. 5 августа в полдень мы достигли реки Мупантьеган. Очень сильно устали, кружилась голова, состояние было какое-то предобморочное. С таким я сталкивался впервые. Ввиду тяжелых рюкзаков начали проводку байдарками по Мупантьегану (опять ошибка!). Следующие два дня были потрачены впустую (сплошные завалы!!). В результате только 8 августа, и то пешком, мы и груз оказались на реке Кемпаж, выше устья реки Мупантьеган на 12 километров. Не дойдя до реки Кемпаж двух-трех километров, на ровной поляне, в двух с половиной метрах от поваленного дерева, была обнаружена цепочка следов. Она просматривалась на протяжении двенадцати метров. Следы на ровной моховой подстилке были, видимо, оставлены в основательно раскисшем мху, потом солнце их законсервировало. Их достоинство в том, что они могут сохраняться с весны до зимы. На небольшом подъеме, там, где следовая цепочка теряется, они похожи на лосиные, но также похожи и на мои, если б я поднимался, не опираясь всей ступней на склон. Интересно, что где-то в полутора километрах от этого места, на привале, я обнаружил ранее точно такой же отпечаток длиной 40 сантиметров, четкий. В этой цепочке было 10—12 следов. Следы находились если не на одной оси, то смещены лишь на величину ширины ступни. Цепочка шла вдоль водораздела, как бы с севера. Это все, что я могу тебе рассказать про них. Перекопав дома книги про следы зверей, ничего похожего не нашел. Да и в тайге я больше нигде таких не встречал. Думай сам. Базовый лагерь был поставлен в 25 метрах от реки Кемпаж. 10 августа выставлены фотоловушки на высоте, где-то в метрах 500 от лагеря. 9 августа весь день был потрачен на проверку фотоаппаратуры, ремонт, настройку. Расставить на большом расстоянии, на звериных тропах, не мог физически. Одному невозможно работать с такой техникой, когда она разбросана по тайге. В первый же день сработало две ловушки. Пленки сейчас проявляются. С 13 по 14 августа сработала еще одна (скорее всего ветер). Делал разведку на север и на запад, километров 12. Поднимаюсь на несколько километров выше по Кемпажудо завалов. Обнаружили на левом берегу озеро размером 500 метров. Вынужден был постоянно пасти ловушки, надолго уйти не мог. Ночью и иногда с утра шли небольшие дожди. Но вообще говоря, меткам на фотоловушках это сильно не вредило”. 14 августа двое ушли на Несьеган (они меня и догнали на байдарке. — А.Н.), а я остался вдвоем с С. Шевцовым. Впереди был трехсоткилометровый маршрут по Кемпажу и Ляпину. Найденная группой Юры Щеглова следовая полоса — это несомненный успех нашей общей экспедиции, несмотря на все ее “нестыковки”. Обращает на себя внимание также и сильная усталость в группе при походе к Кемпажу. Само по себе утомление в пути — дело обычное, но если речь идет о предобморочным состоянии, то напрашивается мысль: не НАВЕДЕННОЕ ли это? В качестве приманки для фотоловушек использовались феромоны, гормональные выделения высших приматов. Сам же механизм был крайне прост: натянутая леска с закрепленной приманкой соединялась с обычной мышеловкой (кажется, идея была моя). При всяком, даже слабейшем, касании за леску мышеловка срабатывала и ударяла своей скобой по штырьку от фотоаппарата со вспышкой. Вспышки были мощные, с дальностью до метров 30 и более (отсюда большой вес аппаратуры). При всей простоте и очевидных достоинствах устройства оно имело ряд недостатков — реагировало на птиц, ветер... А порой срабатывало, не делая фотоснимка, что можно отнести на счет плохой настройки. Работа с такой фотоловушкой требует большого времени и тщательности. А это совершенно невозможно в условиях сверхнапряженного похода. Я, как только остался один, сразу же отказался от фотоловушек, признаюсь, с облегчением. На этом можно поставить точку. Но нелишнее заметить напоследок, что наше паломничество к “циклопам” (как и всех тех, кто занимался реальными поисками “снежного человека”) имеет явный традиционалистский оттенок. Мотив “железных ворот”, поставленных Искандером для сдерживания Гога и Магога, это один из многих смежных по отношению феномену сюжетов человеческой истории. Внимательный исследователь проблемы обнаружит их гораздо больше, чем это может показаться на первый взгляд. Вот, например, что написано в энциклопедии “Мифы народов мира” про скандинавского Тора, в чьем образе можно усматривать как богагромовника эпохи бронзы, так и культурного героя, воплотившего в себе тип северного европейца: “В скандинавской мифологии Тор, прежде всего, герой или богатырь, защищающий Мидгарт (мир людей) и Асгарт (небесное селение богов) от великанов (етунов); он противник мирового, змея Ермунганда. Большинство сюжетов, связанных с Тором, повествует о походах Тора на восток, в страну великанов Етунхейм, или Утгарт”. Уже приводимая мной параллель утти — йети имеет, как видим, еще более очевидное “етун — йети”. Утгарт — “страна великанов”? Но вторую часть этого слова мы можем и ныне встретить у хантов в названиях их родовых деревень (Овгорт, Ямгорт и т.д.). Русское слово “город” имеет ту же этимологию. То же и немецкое “гарт” (например, Штутгарт). "Восток — страна великанов" -- это явно современная Сибирь, которую даже в русских летописях и на картах до XVI века называли “Восточной страной”. Таким образом, Утгарт скандинавской мифологии является локализованной как в сознании, так и географически областью обитания враждебных человеку гигантских антропоидов где-то на востоке, в Сибири, и это слово сегодня вполне поймет хант или манси: Утгарт — “уччгорт” — “деревня уччей”, а по-нашему просто Лукоморье, где еще при желании можно встретить “следы невиданных зверей”... Но одно надо помнить всем, кто идет на поиски и исследования данного феномена: вы рискуете столкнуться с тем, что может оказаться сильнее вас. Будьте осторожны!
|
|
|
|